Великая алхимия русской литературы

Мы живем в идеологическую эпоху. Война, революция и терроризм – все происходит во имя великих идей. Большинство оказывает влияние на язык и определяет ментальность. Партийная политика не оставляет места для гражданского общества. Мы все больше превращаемся в подобие кланов и племен, определяющих своих и чужих на основе вероисповедания. И, наконец, мы живем в эпоху абстракций.

На протяжении последнего столетия линии идеологических разделов образовались повсюду, но нигде они не играют столь решающей роли, как в России. Люди в этой стране были попросту забыты, принесены в жертву ради великих идей, во имя будущего рая. В этой схватке за правду, нам есть чему поучиться у великих русских писателей, которые утверждают, что мы, люди, являемся партнерами природы в созидании смыслов.

Когда речь заходит о русской литературе, мы часто думаем об острых вопросах добра и зла или о погружениях в ледяные воды страдания и искупления. Однако, если отвлечься от этих всевластных идей, можно неожиданно увидеть обычные земные вещи. Мы видим деревья. Мы видим нежно-зеленые, липкие первые листочки, ветки, кусты. Видим окружающую нас реальность. Русские писатели освящают мир вокруг себя, придают ему сакральный смысл. Они транслируют боль реальной жизни в символы стремлений и желаний. Деревья у них – это не просто деревья.

Михаил Лермонтов был угрюмым и мрачным по характеру русским офицером, известным своим безжалостным остроумием и психологической тонкостью. Он мастерски описывал горы, облака и скалистые овраги. Так, например, в одном из стихотворений он воспевает утешение, которое исходит от окружающей природы:

Когда волнуется желтеющая нива, и свежий лес шумит при звуке ветерка,

И прячется в саду малиновая слива под тенью сладостной зеленого листка;

Когда росой обрызганный душистой, румяным вечером иль утра в час златой,

Из-под куста мне ландыш серебристый приветливо кивает головой…

…Тогда смиряется души моей тревога, тогда расходятся морщины на челе,—

И счастье я могу постигнуть на земле, и в небесах я вижу Бога.

В своем великом романе «Война и мир», Лев Толстой открывает нам судьбу Андрея Болконского, князя и солдата, который едва не погибает в битве против Наполеона. Когда он возвращается домой, его жена умирает при родах их единственного сына. Подавленный, Андрей погружается в мирские заботы, которыми изобилует управление имением. Во время одной из деловых поездок ранней весной он видит, что вся природа пробудилась к жизни и буйно цветет, за исключением одного дуба. Именно этот дуб воплощает все его бесконечное отчаяние: «Весна, и любовь, и счастье! — как будто говорил этот дуб… Все одно и то же, и все обман. Нет ни весны, ни солнца, ни счастья!» «Да, он прав, тысячу раз прав, этот дуб», — думал князь Андрей. «Нет счастья, все кончено».

Ранняя весна сменяется поздней, приближается лето, и Болконский, наполненный новыми чувствами, возвращается из своей поездки, проезжая через тот же лес. Он вновь видит тот же дуб, только вместо прежней угловатой наготы его ветвей перед князем предстает зрелище буйной зеленой кроны, вселяющее надежду в его сердце: «Нет, жизнь не кончена в тридцать один год», — вдруг окончательно, беспеременно решил князь Андрей… Мало того, что есть во мне, надо, чтоб и все знали это, чтобы не для одного меня была моя жизнь».

Борис Пастернак рассказал историю русской революции и гражданской войны через историю любви. Герой его главного романа Юрий Живаго был захвачен красноармейцами и мобилизован в качестве врача. Много месяцев спустя, во время побега, его взгляду открывается дерево рябины. Но оно перестает быть просто деревом и становится воплощением его надежд, символом любви к Ларе, олицетворяющей женскую силу и благодать русской земли: «Она была наполовину в снегу, наполовину в обмерзших листьях и ягодах и простирала две заснеженные ветки вперед навстречу ему. Он вспомнил большие белые руки Лары, круглые, щедрые и, ухватившись за ветки, притянул дерево к себе. Словно сознательным ответным движением рябина осыпала его снегом с ног до головы. Он бормотал, не понимая, что говорит, и сам себя не помня: Я увижу тебя, красота моя писаная, княгиня моя, рябинушка, родная кровинушка».

Валентин Распутин писал в конце советского периода об опасностях искоренения исконных деревенских ценностей во имя интересов тотальной индустриализации. В его повести «Прощание с Матерой» безжалостные силы модернизации затапливают сохранившуюся на острове деревню, строя плотину для гидроэлектростанции. Но на их пути стоит чудовищно огромная старая лиственница (у Распутина — царский листвень), отражающая все попытки уничтожить ее. Не упоминая прямо о связи с образом Христа, местные крестьяне сравнивают это дерево с «пастухом, несущим свою древнюю сторожевую службу». На Пасху они всегда клали у его корней «жертвоприношения» в виде продуктов. После того, как всех жителей деревни, наконец, отселили, рабочие приходят с топорами, огнем и бензопилой, но ничто не способно свалить могучее дерево. «Если бы это было просто дерево», – сетовали чужаки, тогда они сумели бы сровнять его с землей. Листвень остается единственным оставшимся в живых, и, словно царь, «продолжает править всем вокруг».

Андрей Тарковский, кинорежиссер советской эпохи, учился у собственного воображения, неутомимо исследовал темноту и свет, чтобы раскрыть состояние человеческой души. Он изображал одиночество тех, кому дано творить. «Художник, — говорит он, — существует потому, что мир несовершенен». В его последнем фильме «Жертвоприношение», отец и сын сажают на берегу моря дерево. Отец говорит сыну, что его необходимо поливать каждый день, и тогда дерево будет цвести. Позже в тот же день над их домом пролетают истребители, и по радио сообщают, что началась третья мировая война. Перед лицом надвигающегося ужаса, похожего на конец света, мальчик продолжает поливать это дерево, хотя у него совсем немного шансов выжить. Обещание мальчика его упорство свидетельствуют о бесконечности надежды, которую, которую можно увидеть в мире природы. Вселенная ждет, когда ее объединят и наполнят смыслом.

Немногие народы на земле страдали так, как довелось русским. Вторжения, голод, тотальная цензура и «исправительные» лагеря – поистине, неисчислимые жертвы. Их было вполне достаточно, чтобы сделать большую часть народа нигилистами. Однако, несмотря на все эти трудности и лишения, пульс народа бьется лишь сильнее. Великие русские писатели знали, как превратить трагедию в высокую поэзию. Роуэн Уильямс, бывший архиепископ Кентерберрийский, однажды сказал: «Если вы нашли слово или изображение, которое связывает жестокость и ужасы с остальным человеческим опытом, пусть даже эта связь совсем слабая и хрупкая – вы сумели отвернуться от нигилизма».

Если вы сумеете достаточно глубоко заглянуть в природу, вы услышите в ее шепоте ответ на ваши бесконечные вопросы.

Источник