Мичман Северного флота уверен, что раскрыл схему "отжатия" жилья у подследственных

У него восемь телефонных номеров. И каждый раз, поговорив со мной, он разбирает свой гаджет, чтобы не спалиться. Он уверен, что до сих пор жив только благодаря своей предусмотрительности.«Черные риелторы» из правоохранительных органов. Несчастные сидельцы, чье жилье могут забрать в обмен на призрачное обещание «скостить срок». Может ли такое быть вообще? Мичман Копачёв, житель Люберец и бомж, утверждает, что это не просто возможно — такое бывало не раз, а затем «свои» покрывают «своих». И все шито-крыто. Заключенные остаются бездомными и бесправными, но кто им поверит и поможет?
Это в море все было легко и просто. Внизу — вода, вверху — небо, там за горизонтом — земля. Мичман Копачёв служил на атомных подводных лодках Северного флота техником-гидроакустиком. Пользовался заслуженным авторитетом товарищей. «Синее море, только море за кормой», как поется в известной песне. После увольнения на берег без пенсии — такое практиковалось при министре Сердюкове, и таких, как Копачёв, было много — Михаил переехал в Люберцы, в двухкомнатную квартиру, оставшуюся от умершей матери, жил один, с женой разошелся, с единственной сестрой отношений не поддерживал, других близких родственников не имел. В общем, идеальная жертва для квартирных мошенников.
На «гражданке» мичман занялся помощью бесквартирным офицерам. «Многих государство кидало тогда с сертификатами на жилье безо всяких на то оснований, а у людей семьи, дети. Но я могу гордиться тем, что в качестве правозащитника исполкома профсоюза военнослужащих Московской области помог своим сослуживцам, хотя приходилось судиться, выбивая эти квартиры, добиваясь своего», — поясняет Копачёв. В свободное от правозащитной деятельности время жить на что-то надо было, он вместе с двумя товарищами шабашил, делал частным образом ремонт, выпивал, не без этого, свободный же мужчина да еще и с личной жилплощадью, на которой никто не выносит мозг.
Знал бы, где упасть, соломинку постелил бы. 31 января 2012 года мичман Копачёв вместе со своим соседом был обвинен в том, что накануне, находясь в состоянии алкогольного опьянения, умышленно причинил тяжкий вред здоровью некоего Вячеслава Шаменова, гражданина Туркменистана, вследствие чего тот умер. Точка.
Того, что в процессе распития спиртных напитков возник спор, кто кого уважает, а затем драка, Копачёв не отрицает. Хотя и утверждает, что сам ударов потерпевшему не наносил. Наоборот, выбил нож из рук нападавшего. Но не об этом речь. Шаменов был еще живой и что-то неразборчиво бормотал. Мичман и третий приятель, Анзор Хаткутов, выпили еще по рюмочке и легли спать, а когда проснулись, Вячеслав уже остыл... Михаил сразу понял, что их обвинят в убийстве, — так и случилось. Он говорит, что при задержании полицейский будто бы спросил у него: «Мичман, твоя квартира? Отдай ее и пойдешь свидетелем». — «Не отдам», — был ответ. «Ну тогда поехали с нами», — надели на него наручники. «На первом же допросе мне дали понять, что мой собутыльник уже во всем признался, и если я не подпишу признательные показания по статье 111, ч. 4, УК РФ «Причинение тяжкого вреда здоровью, повлекшее по неосторожности смерть», то мне припаяют статью 105, часть 2, УК РФ «Убийство». Выбирать было не из чего — там только старт от восьми лет».
Обычная бытовуха, скотская, неинтересная, раскрываемая на раз — «палка» в строке учета преступлений, районный уровень. Но вот дальше последовали очень примечательные события...

ЯВЛЕНИЕ СОСЕДКИ
«Начальнику ФБУ ИЗ-50/6 УФСИН России по Московской области. Разрешаю свидание Датхужевой Татьяне Анатольевне, паспорт серия-номер, со следственно-арестованным Копачёвым Михаилом Михайловичем 23.03.1966 года рождения, числящимся за мной. Следователь по ОВД Следственного отдела по г. Люберцы ИСУ СК РФ по Московской области Антипов А.А.»
«Татьяна Датхужева — это сожительница Анзора Хаткутова, соучастника по моему делу, — поясняет мичман. — Еще перед началом первого допроса следователь Антипов мне разъяснил, что моя вина в совершении преступления доказана показаниями Хаткутова, что она бесспорна. Я очень удивился, так как виновным себя не считал. Слово Хаткутова против моего слова, и только. Когда при этапировании из СИЗО мы встретились с Хаткутовым, я задал ему вопрос, почему же он дал на меня показания, тот ответил, что он сам не местный, на свою сожительницу не рассчитывает, поскольку та выгнала его из-за постоянного употребления водки, но что она, Татьяна, меня уважает и готова помогать мне и ему тоже, только если мы будем вместе, тем более что у меня, Копачёва, есть квартира, которую теперь надо быстренько продать в связи с предстоящими финансовыми затратами».
На самом деле провернуть сделку с квартирой человека, подозреваемого в совершении преступления, практически невозможно. 160-я статья, часть 2, УПК РФ четко регламентирует, что происходит с недвижимостью и имуществом людей, находящихся под следствием и позже осужденных: следователь берет это имущество под охрану. Даже если такой гражданин захотел ради неких вынужденных или не очень целей добровольно избавиться от своих квадратных метров, сделать это будет невозможно без ведома того, кто ведет его дело. Отдать жилье, чтобы откупиться от потерпевшего, сунуть взятку в надежде на более легкий приговор, да мало ли еще для чего... Любой находящийся за решеткой тут же автоматически попадает в зону риска. И именно следователь обеспечивает сохранность чужих вещей.
Одинокий мужчина средних лет, единственный собственник квартиры — понятное дело, мичман Копачёв был лакомым куском для мошенников.
Мичман рассказывает, что еще во время первого допроса назначенный адвокат предложил накоротке в коридоре, что если он продаст квартиру и передаст ему, адвокату, миллион рублей, то его процессуальный статус может измениться на свидетельский. Но мичман опять отказался. «Да, я собственноручно подписал признательные показания, потому что был уверен, что в суде во всем разберутся, ведь я был задержан без адвоката и мне никто не разъяснял статью 51 Конституции РФ — не свидетельствовать против самого себя. Что признание дано мною под давлением — в Люберецком городском суде на это никто не обратил внимания».
Во время короткого разговора на этапе Анзор Хаткутов, по словам мичмана, пообещал ему, что, продав его хату, на эти деньги они выплатят моральную компенсацию родственникам погибшего, гонорар адвокату... А также можно будет сделать так, чтобы суд узаконил 111‑ю статью УК, а не 105‑ю — «Убийство». Но это случится потом. А пока следователь Антипов подписывает свидание мичмана с его соседкой Татьяной Датхужевой, на этой встрече оформляется нотариальная доверенность на сохранение имущества Копачёва на имя дочери Датхужевой, Людмилы, — с правом продажи. Сделку зафиксировал нотариус Сергей Мурыгин, нотариальная контора города Коломны. «Мог ли нотариус не знать, что нельзя проводить операции с квартирами обвиняемых? Нет, не мог. Так же, как следователь, который, я думаю, тоже осознавал, зачем ко мне приходит Татьяна и куда уйдут средства, якобы вырученные мной за эту квартиру, — это же просто физически невозможно провернуть сделку за решеткой, чтобы об этом было неизвестно человеку, ведущему мое уголовное дело».
Заполучив квартиру мичмана, дочь Татьяны практически сразу же, не отходя от кассы, продает ее своей... матери. Да-да, той самой Татьяне Датхужевой. А та в свою очередь тоже избавляется от нее, перепродает третьим лицам — круг замкнулся. Возвращаться мичману Копачёву, получившему все же свои пять лет по 111 ч. 4 УК, было уже некуда. Кому в результате ушли квартира или деньги за нее — тайна, покрытая мраком.

фото: Из личного архива

ВОЗВРАЩЕНИЕ ДОМОЙ
«Я все верну. Пусть это будет крайне опасно. Нет, мне не жалко тех добропорядочных покупателей, кто в итоге приобрел мою квартиру, они же по-любому знали, что та засветилась в уголовном деле и что ее истинный собственник за решеткой, их опрашивали, и они подтвердили это следователю из областного Следственного управления», — утверждает Копачёв. Бороться за свою недвижимость и обличать «оборотней в погонах» мичман начал еще в исправительной колонии. Прошлое правозащитника помогло составлять юридические документы, целую кипу которых Михаил Копачёв предъявляет мне. Главный документ — это отказ в возбуждении уголовного дела в отношении следователя Следственного отдела по городу Люберцы ГСУ СК России по Московской области Антипова А.А. в связи с отсутствием в его действиях состава преступления. «Любой увидит прямую связь между разрешением следователя на свидание со мной Татьяны Датхужевой, продавшей мое жилье. И я тоже утверждаю, что следователь знал о цели ее визита в СИЗО, — продолжает мичман. — Но проверяющие не нашли ничего противозаконного в том, что меня «попросили», мягко говоря, «собственноручно подписать», будто я собираюсь продать свою квартиру, на заявлении, отпечатанном на компьютере».
Да, доверенности на право распоряжаться имуществом на самом деле было две, но первая, рукописная, Татьяну Датхужеву не устроила, так как были опасения, что сделку по ней могут оспорить. И тогда возникла вторая, нотариальная, по заявлению, отпечатанному на компьютере. «Компьютера в камере, как известно, нет, то есть эту бумагу мог подготовить только тот, кто имеет к нему непосредственный доступ, вы меня понимаете?» — объясняет мичман. Сейчас он утверждает, что следователь не просто был в курсе происходящего, он не вынес вовремя постановление о взятии его жилья под охрану — если бы все было сделано так, как требует закон, все последующие действия со спорной квартирой просто не могли произойти.
Сам же следователь Антипов, как следует из материала его допроса, считает, что не имел права препятствовать Копачёву распоряжаться личным имуществом — ведь это ограничивало бы подследственного в его правах. Тем более что он, Антипов, переоформлять квартиру подозреваемого вовсе не требовал. «А я считаю, что просто не могло случиться такое, чтобы следователь действовал на свой страх и риск и был один, — говорит Михаил Копачёв. — Когда его допрашивали по моему делу, он давал совершенно противоречивые ответы: то вообще ничего не ведал про мою квартиру, то не давал свое согласие на ее продажу, то не понимал, зачем ко мне пришла Датхужева... Даже я изначально знал о том, что подобные манипуляции с имуществом подследственного незаконны, я и подписал, поверьте, не по собственной инициативе доверенность, потому что был уверен, что на каком-то этапе этой мошеннической сделке просто не дадут совершиться, кто-то должен был увидеть, что любые манипуляции с недвижимостью подследственных запрещены законом — но этого почему-то не произошло. Нотариус, не имевший права регистрировать доверенность с правом продажи, ЕГРП, где бы не приняли документы без разрешения следователя, — все будто закрыли глаза на то, что происходит. Это наводит на определенные мысли о том, что схема «отжима» жилья у подследственных, таких как я, не нова. Кто в ней участвует, как часто подобное практикуется — об этом, наверное, могут рассказать такие же потерпевшие, после выхода из тюрьмы оказавшиеся, как и я, на улице...»
Вот уже пять лет как мичман не пьет — и никому не советует. Но жизнь его на свободе не сахар. Без дома, без семьи, в бегах, так как уверен, что при любой возможности его «закроют» снова — чтобы не добивался справедливости и не искал, кто виноват в продаже его жилья.
Куда же ушли деньги, три миллиона, будто бы вырученные за квартиру мичмана, он не знает. Так же, как где сейчас находится его мебель, документы, военно-морская форма и личный послужной архив. Пропало все.
Что такое Люберцы — маленький городок в Московской области. Понятное дело, что если там совершается преступление, в котором могут быть замешаны сотрудники правоохранительных органов, то дело должна вести как минимум область, ни в коем случае его нельзя отдавать «на землю», это запрещает закон и инструкции СК и Генеральной прокуратуры. Однако причастность работников следственного отдела к возможной квартирной афере проверяли лишь на самом низшем уровне, их же собственные коллеги, которые, естественно, ничего не нашли.
«Кто такой следователь Антипов — маленький винтик системы. Пожертвовать им ничего не стоит, но вдруг он начнет говорить? — считает мичман Копачёв. — Все мои попытки возбудить уголовное дело по «черным риелторам» из правоохранительных органов еще с лагеря, пока я сидел, так ни к чему и не привели. Я стучусь во все двери, но меня никто не слышит: в Администрацию Президента, Следственный комитет, Государственную думу, уполномоченному по правам человека и в СПЧ — понимаете, мое жилье просто не стоило того, чтобы под него разрабатывать такую красивую преступную схему, значит, надо искать остальных потерпевших, я уверен, что их немало и они тоже готовы будут свидетельствовать...»