Карен Шахназаров: "Коррупция неизбежна в любом обществе"

Люблю и уважаю этого человека. Но есть одна проблема: непонятно порой, с каким Шахназаровым мы имеем дело. Либо это блестящий режиссер, либо… Он давно не вылезает из ящика.— Карен Георгиевич, я уже не понимаю, с кем сейчас говорю: с большим режиссером или с политологом.

— Даже не знаю, что сказать. Для меня это как-то все едино. Я режиссер по профессии, директор «Мосфильма», менеджер, как сейчас говорят…

— Высшего звена.

— …А политология — это хобби, скорее.

— Для души?

— Можно так сказать. Я никогда не проявлял для этого инициативу, как-то само собой случилось. Действительно, меня очень много стали приглашать. Но я получаю от этого определенный интерес.

— Удовлетворение?

— Интересно обсуждать политическую жизнь страны, мира. Может, это в связи с тем, что я вырос в семье политолога, одного из основателей советской политологии. Папа первым конгресс международный проводил.

— Да, в вас иногда действительно просыпается папа.

— Это естественно, я с детства впитывал разговоры, любил с отцом общаться. Много информации у меня было. Отец в то время приносил много полузапрещенной литературы, книжки всякие, которые издавались у нас не для всех, — Сартр, например.

— Самиздат почитывали?

— Нет, самиздат я не читал. А мне не нужно было, потому что вся серьезная литература издавалась для специального пользования. Они были в таких белых обложках, там издавалось все самое важное и самое интересное. И я все это знал. А с другой стороны, раз пошло дело, приглашают, почему я не должен говорить на эти темы?

— Вас не смущает, что вы так часто появляетесь в зомбоящике вместе с Прохановым, Жириновским, депутатами всякими? Что стали востребованы после того, как появились Крым, Донбасс, Сирия?

— Нет, меня это не смущает. Я не вижу никакого зомбоящика. Я понимаю, что у либералов, что называется, своя тема в искусстве. Думаю, что российский либерализм сейчас переживает тяжелый кризис. На мой взгляд, это связано с тем, что у них нет сильных персонажей, я их не вижу. Ну, может, только талантливый литератор Быков, яркая самобытная фигура, хотя многие вещи, о которых он говорит, носят несколько одиозный характер. Но всё равно это не то, что было раньше. Помните Гавриила Попова, Афанасьева, Собчака — вот это уровень!

— То есть, по-вашему, на сегодняшний день либералы исторически проиграли?

— На сегодняшний день — да. Но это вечное течение, так же как течение державников, коммунистов, социалистов. Может, через какое-то время придет новое сильное поколение с пассионарной идеей, и все изменится.

— А те люди, которые выходили на Пушкинскую, разве не новое поколение? А ваш куратор, друг Владимир Соловьев назвал их «два процента дерьма».

— Нет, это не новое поколение. Ну смешно говорить: собранные молодые люди явно из хороших семей. Когда я смотрю на них, понимаю, что с такими людьми революцию не сделаешь. Так что напрасно их втягивают. Это глупость полная выходить на митинги с лозунгами «Долой коррупцию!». Что это за лозунги?

фото: Лилия Шарловская
С сыновьями Иваном и Василием.

— А вы не хотите туда пристроиться? Вы же тоже против коррупции.

— Все против коррупции, поэтому глупость этого лозунга очевидна. Проблема в том, что среди либералов нет человека, готового дать правильные идеи. Большевики почему выиграли? Потому что они сформулировали железные лозунги. Как ни говори, что они злодеи, вурдалаки, но Ленин был гениальный лидер, Троцкий — выдающийся лидер, Сталин — выдающийся, Свердлов, Дзержинский, Луначарский… Фантастического уровня люди. А у нас? Одна только бессовестная провокация. Зачем это делать?

— А вот ваш коллега Андрей Кончаловский сказал, что коррупция — вообще наша национальная идея, именно она является клеем для страны. Не было б коррупции, страна бы распалась.

— Нет, я с этим не согласен. Другой вопрос, что коррупция неизбежна в любом обществе — и в нашем, и не в нашем. Но коррупцию надо держать в узде, во всяком случае, максимально стараться с ней бороться, чтобы привести ее хоть в какую-то норму. Кстати, я должен сказать как руководитель крупного предприятия: поверьте, сейчас вообще борьба с коррупцией серьезная. Все начальники очень боятся.

— А вы?

— И я боюсь. Но могу публично сказать, что за 20 лет своей деятельности на «Мосфильме» я не получил ни одного «отката». Может, поэтому удалось многое построить. У меня чистая совесть. Может, это и глупо с моей стороны, но тем не менее так. И считаю, что уровень коррупции сейчас снижается благодаря акциям государства.

— А как вы тогда относитесь к тому, что случилось с Кириллом Серебренниковым, с его директором, бухгалтером?

— По-человечески мне Серебренникова очень жаль. Я не знаком лично с ним, не очень знаком с его творчеством. Я вообще кино сейчас мало смотрю, просто перестал там видеть то, что мне необходимо. А так я не следователь, не адвокат. Кирилл — человек творческий, и могу представить, что он малость в облаках витает, как все такие люди, и то, что связано с деньгами… Ему не до этого. Да я уверен в том, что он попал как кур в ощип. Но это проблема нашего брата, не он первый. Я ему искренне сочувствую.

— Однако театральные режиссеры, критики выступили в защиту обиженных. Вы не хотели бы присоединиться?

— Не хотел, потому что я не знаю существа дела. Это тоже достаточно глупо: ну чего я буду выступать в защиту?! Нельзя же просто заступаться только потому, что людей посадили. Может быть, на это есть какие-то реальные основания. А вы думаете, их посадили за то, что они против Путина выступают?

— Просто следующим теперь может быть кто угодно. Карен Георгиевич, не обижайтесь, верю, вы честный человек, но вам уж точно бояться нечего, ведь вы защищаете политику Кремля в режиме нон-стоп. У вас отличная «крыша».

— Подождите, какая «крыша»? Меня проверяют каждые три месяца. У меня были очень жесткие проверки, и, кстати, с привлечением прокуратуры, между прочим. Никакой «крыши» у меня нет. Но я могу вот что сказать для несведущих: некоторые, кажется, недопоняли, что государство борьбой с коррупцией серьезно занялось. Сегодня по таким делам закручиваются гайки, это очевидно, и если ты попадешь в шестеренки, может плохо кончиться. Так что здесь должна быть жесткая логика: либо вы против коррупции, либо за освобождение директора Серебренникова. Если вы ходите на демонстрации с лозунгом «Долой коррупцию!», то вы должны и здесь говорить: ну хорошо, проведите следствие, сделайте это публично. А уж что покажет следствие, пускай то и будет.

— Но мы же в России живем. А вы же мудрый человек, опытный и понимаете, что к правоохранительным органам доверия нет. А к Навальному есть. Вы его фильм видели?

— Да там нет ни одного доказательства! Это пустой фильм. Какие-то кеды, какие-то уточки, и сделано так плохо. Из Навального хотят сотворить второго Ельцина — не получится! Навальный — это несерьезно.

— Скажите, ваша мама, дети смотрят вас по телевизору?

— Мама смотрит, ей нравится. А дети… Не знаю, они в основном в Интернете. Да что говорить… Как один мой товарищ сказал: либеральная общественность тебя терпеть не может. Ну да, и я их тоже. Там есть разумные люди, но очень много неадекватных. Хотя многие идеи либерализма мне близки. Я мог бы быть лучшим либералом, чем любой из нынешних. Я ни копейки от государства не получаю. И зарплату от государства не получаю тоже.

На съемках фильма «Анна Каренина» (2017). ">«Я рассказал про Анну Каренину так, как я в свои 65 лет знаю женщину»

— Ну все, с Шахназаровым-политологом покончено, теперь вы Шахназаров-режиссер. Который совсем недавно снял свою «Анну Каренину». Я очень люблю ваше кино и понимаю, зачем вы снимали каждый свой фильм. Но для чего вы сделали «Анну Каренину», я так и не понял. Просто кажется, что любящее вас руководство канала «Россия» предложило, дало бюджет. Отказаться было невозможно?

— Да, это так, я не скрываю.

— И вот поэтому, мне кажется, фильм не получился.

— Твое право так считать.

— Может, он не получился из-за того, что вы много времени проводили в телевизоре у Соловьева? А ведь, снимая «Анну Каренину», нужно было забыть все, выложиться полностью и заниматься только творчеством, и больше ничем.

— Я теперь понял, почему ты не можешь принять мою картину: потому что мои взгляды не совпадают с твоими. Я понимаю, что та часть либерального общества абсолютно уже никогда не примет мое кино.

— Вы меня с кем-то путаете, я не либерал.

— Да я сам такой! Я тоже смотрю картины людей, с которыми не совпадаю идеологически, и их фильмы мне не нравятся. Ничего с этим не могу сделать, так устроен мир. Понятно, что таким образом я отрезал от себя часть зрителей. И тебя отрезал.

— Меня вы не отрезали. Я же совершенно объективно стараюсь подходить ко всему. Для меня что либеральная общественность, что прокремлевская…

— Хорошо, Саш, скажи мне тогда, что, собственно, Толстой хотел сказать в «Анне Карениной»?

— Как Флобер про «Мадам Бовари», Толстой мог сказать: «Анна Каренина — это я». Он сначала хотел ее осудить, а в процессе написания полностью ее оправдал.

— Не знаю, в чем же он ее оправдал, он ее совершенно разоблачил. На мой взгляд, он создал очень противоречивый, но глубокий образ женщины.

— Живой!

— Живой, потому что она и хорошая, и плохая. Он ее абсолютно не оправдывает, вот и все.

— И не осуждает.

— А я ее разве осуждаю? Я с большим уважением отношусь к тому, что написал Толстой, но линия Левина меня никогда не привлекала, скажу откровенно. Она мне никогда не была интересна, поэтому я не снял про это. Я снял только про Анну. Толстой так написал про ее жизнь… Знаете, а ведь такое происходило и в моей жизни, я просто видел это. Я рассказал про Анну Каренину так, как я в свои 65 лет знаю женщину, а это совпадает, по-моему, с тем, что написал Толстой. Никакой морали в этой картине нет.

— Я не про мораль, а про качество.

— А мне кажется, здесь высочайшее качество со всех точек зрения. Даже близко ни одна моя картина не подходит к тому качеству, которое есть в «Анне Карениной». Но ты видишь так, я так. Есть зрители, которым это очень нравится, есть зрители, которым не нравится. Ну не нравится — не смотрите.

— А вы не ошиблись в Лизе Боярской? По внешности, по фактуре — да, это в десятку. Но по сути… Ну вспомните Татьяну Самойлову.

— А мне кажется, что Самойлова ужасно манерна и неестественна, а Боярская играет, на мой взгляд, именно то, что Толстой написал. Потому что Боярская играет сильный характер, а Толстой написал о сильной женщине. Невозможно себе представить слабую женщину, которая совершает такие поступки, как Анна. Есть мифология, что Каренина гибнет, потому что ее общество загнало. Она гибнет для того, чтобы наказать Вронского, в этом и есть ее сила. И она его наказывает. Поэтому меня интересовало, а как мужчина может жить в течение 30 лет с грузом этой ответственности, гибели из-за него. Но она это делает сознательно. Плевала она на общество. Это такой характер женский, и я таких женщин видел, они есть. Этот внутренний мотив очень важен для женщины. Вронский видит ее мертвое тело на станции на рельсах, а в глазах у нее торжество, а не боль и страдание. И когда говорят, что ее загнали в тупик… С таким характером она могла выйти из любого тупика. Единственное, она должна была владеть своим мужчиной полностью. Я делал про это картину, и так, я считаю, написано у Льва Николаевича.

— Ну а теперь в порядке бреда либерального. Вот что я слышал от моих буйных товарищей: будто вставка с постаревшим Вронским на Русско-японской войне вами сделана специально, чтобы внушить зрителю тягу, адаптацию к милитаризации нынешней России. Ну как?

— А еще говорили, что Шахназаров сделал сюжет про Русско-японскую войну, потому что это сближение с Китаем. Это всё последствия моих выступлений на ТВ. Они мне вредят, они отсекают от меня часть публики. Отсекают часть международной жизни, потому что либеральная общественность все это отправляет туда.

— Вы в санкционных списках?

— Нет, я не в списках, но это все равно действует. На фестивалях хотя бы. Так что никаких выгод из моих разговоров о политике я не получаю. С этой точки зрения мне помолчать бы лучше. Но, как Толстой, не могу молчать.

— Толстой не молчал «против», а вы не молчите «за» — чувствуете разницу?

— Моя политическая идея формулируется очень кратко: пройдя 1991 год, я не хочу, чтобы страна, в которой я живу, опять впала в хаос и в распад. Нынешняя ситуация, может, и не идеальна, но лучше пусть она идет сама собой, чем смута или революция. А либеральная оппозиция хочет все разрушить прежде всего.

С Евгением Евстигнеевым на съемках фильма «Зимний вечер в Гаграх» (1985). ">«Сегодня я бы не смог снять «Курьера»

— Вы не боитесь старости? Не как человек, а как режиссер. Ведь это проблема для режиссеров — старость, когда перестаешь ощущать жизнь на кончиках пальцев. А некоторые еще говорят, что с возрастом режиссер хуже снимает, потому что это связано с его мужским угасанием.

— Поверь, мужское угасание к этому не имеет отношения. Но то, о чем ты говоришь, важно. Даже Феллини с возрастом уже был не тот. Между прочим, я с ним соревновался на Московском фестивале, и если бы не советские члены жюри, я бы получил главный приз за «Курьера». А получил он — за «Интервью». Но я формировался под огромным влиянием Феллини, это был мой бог, кумир и до сих пор остается. Но последние его картины, уже после фильма «И корабль плывет…», все-таки уже не те. Некоторые вообще говорят, что основная творческая энергия режиссеров только до пятидесяти лет. И, наверное, это так, с этим ничего не поделаешь. Просто человек теряет дыхание времени. Проблема есть, да, просто я не думаю об этом. Может, я тоже уже меньше знаю эту жизнь, вот двадцать лет в метро не езжу. Поэтому и ухожу в классику. Сейчас я не смог бы сделать фильм типа «Курьера». Ведь когда я делал «Курьера», мне было всего тридцать с небольшим, и я все понимал, чувствовал.

— Хотя для мужчины 65 — отличный возраст.

— Да ничего в нем нет отличного. Это финал моей истории, я вступил в финальную стадию. Конечно, в любом возрасте может упасть кирпич на голову. Но в принципе понятно, что в моем возрасте с тобой может произойти в любой момент чего-нибудь такое, что унесет тебя из этого мира. Ну и что теперь делать? Моя мама, когда мне было 60 лет, сказала мне замечательную фразу, которую я рекомендую всем. У меня тогда депрессия какая-то была из-за возраста, на что она мне очень просто и ясно сказала: не думай об этом, выброси из головы, забудь. И это самое верное, что я себе желаю и что советую всем.