Восстановление российско-китайских отношений: уроки для Индии

В ходе пресс-конференции в Пекине в понедельник 22 февраля, в ответ на вопрос об отношении Китая к сотрудничеству в рамках БРИКС и нынешнему председательству Индии в группе на фоне продолжающейся напряженности в Ладакхе, официальный представитель Министерства иностранных дел Китая Ван Вэньбин назвал БРИКС набирающим силу и влияние механизмом практического сотрудничества, который может быть «конструктивной силой, способствующей стабильности в международных делах».

Ван Вэньбин подчеркнул, что Китай поддерживает проведение заседаний БРИКС в нынешнем году в Индии и выразил готовность работать с Нью-Дели над «укреплением связей» и развитием сотрудничества в разных областях. Готовность Пекина сотрудничать с Индией в рамках БРИКС очевидна, независимо от превратностей в двусторонних отношениях.

Как по времени, так и по содержанию эти комментарии китайского дипломата резко контрастируют с сетованием многих индийских аналитиков, включая некоторых бывших дипломатов, которых приводит в ужас сама мысль о том, что Индия и Китай могут восстановить двусторонние отношения – сейчас или когда-либо в будущем.

В свое время у России и Китая также был «пограничный вопрос», гораздо более трудноразрешимый, чем простой территориальный спор. Индия должна попытаться понять, как российско-китайские отношения достигли сегодня такого беспрецедентно высокого уровня.

Китайско-российская граница была демаркирована в XIX веке, но первоначально она была фактически навязана династии Цинь путем неравноправных договоров, которые предусматривали аннексию обширных китайских территорий Российской империей. Китай не требовал возвращения этих территорий, но в середине шестидесятых годов XX века пытался добиться, чтобы Советский Союз признал историческую несправедливость границы, установленной Айгунским договором 1858 года и Пекинской конвенцией 1860 года. Однако тогда советское правительство предпочло проигнорировать эту проблему.

Вскоре китайско-российский «пограничный спор» начал набирать обороты, поскольку доктринальные противоречия между двумя социалистическими странами, возникшие из-за различий в интерпретации и практическом применении принципов марксизма-ленинизма, привели к бескомпромиссному расколу по всему спектру двусторонних отношений.

К тому времени идеологический раскол приобрел также геополитический оттенок. Дело в том, что СССР перешел к «десталинизации», а затем и к «разрядке напряженности» с западным миром. Короче говоря, это геополитическое расхождение в конечном итоге трансформировало биполярную холодную войну в треугольник США-СССР-Китай. Как и в китайско-индийских отношениях с самого начала Америка заняла выгодную позицию «молчаливого партнера» в советско-китайских отношениях.

Однако, хотя китайско-американское сближение было прагматическим ходом, направленным против Советского Союза, парадоксальным образом оно положило конец концепции «мирового коммунизма» и проложило путь для прагматической политики и возникновения геополитического треугольника завершающего периода холодной войны.

К восьмидесятым годам Китай начал проводить прагматическую политику (особый китайский путь к социализму), отказавшись от возвышенных абстракций идеологии и полемики, что позволило скруглить острые углы китайско-советского раскола. Китайско-советские отношения окончательно пришли в норму, когда Михаил Горбачев посетил Пекин в 1989 году, но фактически процесс нормализации шел с начала восьмидесятых годов.

Если прежде, с точки зрения кремлевских лидеров, нормализация отношений с Китаем основывалась на стратегических и идеологических концепциях, «новое мышление» Горбачева во внешней политике поставило во главу угла широкое международное сотрудничество. К середине восьмидесятых годов антикитайское лобби в высших эшелонах советского руководства, сделавшее карьеру на антипатии к Китаю и болезненном восприятии «китайской угрозы», потеряло контроль в КПСС и советском правительстве, что позволило Горбачеву перейти к нормальным, и даже дружественным отношениям с Китаем.

В основе горбачевского «нового мышления» во внешней политике лежало создание благоприятных внешних условий для осуществления жизненно важных внутренних реформ. Улучшение отношений с Китаем было необходимо для успеха внутренней политики Горбачева, в том числе резкого сокращения военных расходов, ускорения развития отсталых районов Сибири и Дальнего Востока за счет приграничной торговли, а также экономического сотрудничества в Азиатско-Тихоокеанском регионе.

Горбачев сумел маргинализировать укоренившиеся группы влияния в партии, КГБ и Министерстве иностранных дел, которые были заинтересованы в продолжении напряженности с Пекином, и настойчиво продвигал примирение и сближение с Пекином как краеугольный камень своей внешнеполитической архитектуры.

Действительно, вывод советских войск из Афганистана, Монголии, Камбоджи и приграничных районов Китая был неотъемлемой частью его стратегии сокращения военных расходов и сосредоточения усилий на внутренних структурных реформах. Однако, кроме того, Горбачев активно интересовался опытом китайских экономических реформ в качестве возможного примера для СССР.

Итак, процесс восстановления двусторонних отношений, который начался в первой половине восьмидесятых годов, практически завершился к началу девяностых, в преддверии распада Советского Союза. Важно понимать сложившуюся ситуацию правильно. Дело в том, что серьезные переговоры о демаркации границы между постсоветской Россией и Китаем могли начаться только на таком благоприятном фоне, невзирая на хаотичный распад советского государства.

Безусловно, к тому времени Китай тоже находился на пороге серьезных перемен, и эти реформы набирали обороты, во многом меняя стратегические приоритеты страны. И действительно, во время визита Бориса Ельцина в Пекин в 1997 году для подписания исторической совместной пограничной декларации российский лидер заявил, что две страны пришли к «доверительным отношениям». В свою очередь хозяин мероприятия президент Цзян Дземинь охарактеризовал их как «стратегическое партнерство». Совпадение интересов Москвы и Пекина в сложившейся международной обстановке, которая характеризовалась однополярным глобальным превосходством США в девяностые годы, было вполне естественным и не нуждается в комментариях и уточнениях.

Эта эпическая сага о российско-китайских отношениях весьма актуальна для нынешнего индийского политического руководства, если оно вообще планирует когда-нибудь урегулировать пограничный спор с Пекином. Увы, индийские бюрократы, которым поручено заниматься отношениями с Китаем, довольствуются «управлением» этим пограничным конфликтом, вероятно потому, что от них ничего большего и не ожидают. Можно с уверенностью сказать, что они не знакомы с российским опытом и не способны извлечь из него уроков.

Относительное соотношение сил или асимметрия между Советским Союзом и Китаем никогда не имели особого значения. По иронии судьбы, наиболее враждебно Китай был настроен по отношению к России, когда он был намного слабее СССР, то есть в пятидесятые и шестидесятые годы.

Даже в начале восьмидесятых годов Китай, в сущности, наносил ответный удар по Советскому Союзу. Среди наиболее заметных мер Пекина можно назвать создание объединенных американо-китайских разведывательных постов в Маньчжурии для наблюдения за СССР и еще двух таких же совместных постов в Синьцзяне для отслеживания действий советских войск в Афганистане; тренировочные лагеря в Кашгаре и Хотане для афганских моджахедов; вооружение, финансовая поддержка и отправка военных советников движению моджахедов (в сотрудничестве с ЦРУ) для обескровливания Советской Армии и так далее.

Обстановка в корне изменилась, когда кремлевское руководство осознало, что СССР просто больше не может себе позволить интервенционистскую внешнюю политику, и что чрезмерное расширение вооруженных сил во многом обусловливает финансовые трудности страны. Горбачев кардинально сократил военные расходы, что привело к массовому выводу войск из Афганистана, а также к сокращению помощи многим советским сателлитам и подконтрольным государствам. Советский лидер заявил о своем намерении устранить «препятствия», мешающие развитию китайско-советских отношений.

С этого момента все зависело от матрицы взаимных интересов и взаимозависимости. Собственно, Шанхайская организация сотрудничества (ШОС) возникла непосредственно из процесса нормализации российско-китайских отношений. Почему Москва продвигала этот китайский проект?

Очевидно, что в Кремле его рассматривали в качестве форума для координации регионального сотрудничества с Китаем путем согласованных решений, видели потенциал использования механизмов ШОС для развития собственной экономики за счет привлечения экономической мощи Китая. Кроме того, Москва усматривала в ШОС механизм координации усилий с Пекином в борьбе против терроризма и религиозного экстремизма. Россия оценила, что экономическое присутствие Китая в Центральной Азии способствует региональной стабильности, а ШОС помогает Москве соблюсти баланс интересов на фоне неизбежного роста китайского присутствия и влияния в своем историческом «ближнем зарубежье».

Между тем, в Индии царят предубеждения, и влиятельные силы цепляются за представление о том, что воинственность является основным элементом китайской политики в отношении Индии. Прискорбное совпадение заключается в том, что многие из тех, кто периодически пускается в подобные тирады против Китая, также оказываются горячими сторонниками американо-индийских стратегических объятий. Таким образом, их истерия вполне вписывается в скрытые планы.

Как страна развивает свои отношения с соседями, когда она настроена настолько параноидально? Пекин на днях напомнил Дели, что предстоящий саммит БРИКС может ознаменовать новое начало, и что он готов сотрудничать с Индией.

Источник