В Сибирь по доброй воле

205 лет назад в небольшом финском городке Тервола родился Матиас Кастрен – один из первых исследователей языка и быта народов Севера. Финский этнограф, путешественник – исследователь уральских языков, в частности языков ханты и манси, совершил две экспедиции в Сибирь. Он с юности стремился туда, куда по доброй воле подданные Российской империи обычно не попадали. В 1845 году по приглашению Императорской академии наук исследователь отправился в экспедицию в Сибирь для изучения местных языков. Изможденный болезнью исследователь вернулся домой только через четыре года, с монографией о хантыйском языке и огромным лингвистическим материалом, включающим 20 грамматик различных языков и диалектов.

В бочке Диогена

В путешествиях молодой ученый отличался неустрашимостью и выносливостью. Например, в Сургуте на Оби Кастрен поселился в каюте большой обской лодки. Входить и выходить приходилось ползком. Сундук служил столом, сидеть приходилось прямо на полу. Кастрен сравнивал свое жилье с бочкой Диогена.
Как считал известный этнограф Владимир Богораз, корни такой закалки надо искать в семье Кастрена и в холодном климате. Он родился в 1813 году в семье финских шведов. Мать Кастрена после смерти мужа осталась вдовой с восьмерыми детьми. Ей помогал брат-торговец, зимою – мясом, летом – рыбой, а к Рождеству и Пасхе он посылал ей голову сахара и десять фунтов кофе. Даже в университете Кастрен носил одежду, сотканную руками его матери: денег не хватало даже на самое необходимое.
«С пятнадцатилетнего возраста я принял решение труд моей жизни отдать изучению языка, религии, обычаев, образа жизни и всех других этнографических условий финского племени и других родственных племен», – спустя годы рассказывал он о своем выборе жизненного пути.
Его привлекала идея родства финно-угорских и алтайских языков. В поисках истины о происхождении финского языка Кастрен проехал от Казани до Иркутска, побывал в Березове, Самарово, Сургуте, Обдорске…

«Подобно пляшущей девушке…»
Сильное впечатление на исследователя произвел Иртыш. Эта река, писал Кастрен, «в историческом отношении важнее и известнее большей части других рек Севера».
«Подобно пляшущей девушке движется Иртыш тысячами грациозных изгибов, боясь встретиться с своим возлюбленным, с Обью, несущейся со стороны к нему навстречу», – пишет он в своих дневниках.
Но этот романтический настрой и восторг от увиденного вскоре сменился описанием суровых реалий путешествия в Сибирь в середине XIX века.
«Я сидел и работал почти четыре недели в жалчайшей остяцкой юрте у Иртыша, где меня заживо почти съели комары, клопы и блохи и, сверх того, одолевало еще другое вшивое общество, состоявшее из польских и немецких ссыльных и именно из старых спившихся баб. Все это терзало и мучило меня страшно, наконец выведенный окончательно из терпенья, я велел перенести свои пожитки в небольшую лодку, стряхнул с себя всех этих гадов и уехал. Таким образом я очутился в Самарово, большой русской деревне при слиянии Оби и Иртыша, во 180 верстах к северу от прежнего моего местопребывания – Циигалинска, или Цингалы».
Да и путешествие от Самарово до Силярского наводило исследователя на грустные размышления.
«Повсюду царили беда и горе. Вследствие необыкновенно сильного разлива многие остяцкие семейства должны были оставить жилища и бежать в леса, где приходилось питаться только тощими зайцами. Тем, у кого были лошади и коровы, стоило немало труда сохранить их. Весенняя рыбная ловля всюду была очень неудачна…»
Даже природа, по мнению Кастрена, «проявляет здесь характер страшной дикости». «Число жителей в отношении к пространству ничтожно».

«Всё остяцкое племя отличается честностью и правдивостью»
Исследовательскую работу в Югре Кастрен начал с остяками, проживавшими вдоль Иртыша и Оби. Затем в небольшой деревне Торопково Кастрен встретил несколько лесных ненцев. Их язык был тогда не известен науке. Ученый сравнивал языки тундровых и лесных ненцев, изучал взаимосвязи в лексике и фонетике. Результатом этой работы стала статья «Замечания о родстве самоедского и финского языков». Конец лета 1845 года Кастрен провел в Сургуте, работая над рукописью грамматики хантыйского языка и ведя полевые записи.
«В нравственном отношении все остяцкое племя отличается честностью и правдивостью, чрезвычайной услужливостью, благодушием и человеколюбием», – отмечает он. При этом пишет, что «пьянство – общий остяцкий порок и вместе с ленью главное препятствие благосостоянию их». Супружеские связи, как отмечает исследователь, вообще соблюдаются строго, «хотя браки и решаются волей родителей и невеста покупается».
Чего боится остяк, так это прихода цивилизации.
«Остяк (ханты) боится образования и цивилизации от глубоко укоренившегося убеждения, что всякое со стороны пришедшее просвещение уничтожит его национальность и сделает русским. У самоеда «сделаться русским» и «сделаться христианином» – два совершенно однозначащих выражения. Хотя остяки большей частью и крещены, но затем они ничего уже не хотят знать о христианстве, потому что точно так же, как и самоеды, уверены, что нельзя быть истинным христианином, не сделавшись русским...» – замечает в ходе своего путешествия ученый.
Попав на Юган, Кастрен подробно описывает тамошнюю жизнь.
Остяки, живущие по Югану, числом до 1 240 душ, разделены на несколько волостей. Большая их часть проводит летние месяцы на Оби, где богатые ловят рыбу на собственных угодьях, а бедные нанимаются в работники к тобольским и сургутским купцам, которые на лето обыкновенно нанимают ловить рыбу остяков.
«В образе жизни юганские остяки ничем не отличаются от других остяцких племен, живущих в Сургутском округе, – пишет Кастрен. – У некоторых есть одомашненные северные олени, из остальных же домашних животных держат только собак. Юганские остяки живут в обыкновенных юртах, все они крещены и при устье Югана имеют свою церковь, близ коей поселилось несколько русских крестьян».
Как остяки жаловались на священника
Однажды остяки Магионских юрт попросили финна защитить их от местного священника. Тот всем прихожанам велел отдать ему детей для надлежащего обучения и воспитания. Остяки на это не соглашались. Однако священник все-таки взял в школу двух мальчиков из Магионской волости.
«Я стал было объяснять им, что это делается для их же пользы, но они не хотели слушать, повторяли только, что и отцы их, и они сами верно служили царю, не умея ни читать, ни писать», – написал Кастрен.
Предполагая, что, кроме любви к старине, может, есть и другая какая-нибудь более важная причина такого страшного ожесточения добродушных остяков против школ, Кастрен поручил своему толмачу расспросить их хорошенько.
Оказалось, что остяки боялись, что человек, выучившийся читать и писать, «не останется при прежнем диком образе жизни отцов своих и, следовательно, школа лишит родителей опор их старости».
На магионского священника были, впрочем, и другие жалобы. Жаловались и на то, что он, «созвав их косить сено, продержал на строгой диете, выдумавши, будто бы пост, что огорчило остяков почти так же сильно, как и заведение школы». Жалобами и просьбами своими остяки измучили Кастрена до такой степени, что, не зная, как от них отделаться, тот приказал членам своей экспедиции плыть далее.
Вернувшись домой, по материалам экспедиций Кастрен защитил диссертацию, стал первым профессором финского языка и литературы Гельсингфорского университета. Однако путешествия подорвали его здоровье. Поставленный еще в первую экспедицию в Сибирь, в Березов, диагноз – легочная чахотка – не оставлял шанса на выздоровление. Умер Кастрен в Гельсингфорсе (Хельсинки) в возрасте 39 лет.

В 1990 году в Финляндии создано Общество М. А. Кастрена, способствующее взаимодействию между финнами и финно-угорскими народами, проживающими на территории России, распространяющее информацию о культуре этих народов. Общество оказывает поддержку в том, чтобы родной язык использовался бы в качестве средства современной коммуникации. Одними из первых лауреатов международной литературной премии Общества М. А. Кастрена стали хантыйская поэтесса Мария Волдина и писатель Еремей Айпин.

Матиас Кастрен – финский и русский языковед. Родился 2 декабря 1813 года в селе Тервола (Финляндия) в семье пастора. Получил фундаментальное филологическое образование в Гельсингфорском университете. С целью доказательства родства самодийских языков с финским предпринял ряд экспедиций по Северной Европе, Уралу, Сибири и Дальнему Востоку (1838, 1841–1844, 1845–1848). Собрал богатый материал по различным уральским и алтайским языкам. По материалам экспедиций защитил диссертацию. Путешествия подорвали его здоровье (он серьезно болел уже после второй экспедиции). Умер в Гельсингфорсе (ныне Хельсинки) 7 мая 1852 года.

Источник