Стамбульский канал как инструмент многополярности Эрдогана

Президент Турции Эрдоган, несомненно, войдет в историю как лидер, который отменил наследие Мустафы Кемаля Ататюрка и завершил эксперимент страны как светского государства. Возможно, этот эксперимент был обречен на провал с самого начала — турецкие лидеры за многие десятки лет так и не нашли работоспособную формулу для включения курдов в общую политическую структуру Турции, кроме как проводя политику насильственной ассимиляции.

Однако это Эрдоган первым решил реорганизовать Турцию на принципах неоосманизма и пантюркизма, где экономически могущественное, политически жизнеспособное и культурно близкое турецкое государство больше не будет стремиться присоединиться к Европейскому Союзу. Вместо этого оно станет источником международного правления, развития и безопасности для политических образований, возникших на руинах Османской империи, и даже для тех, которые никогда не были частью империи.

Поскольку такая политика неминуемо должна была повлечь негативную реакцию со стороны других региональных игроков, включая как бы союзников Турции по НАТО, Эрдоган начал проводить политику равноудаленности со всеми политически значимыми игроками в своем регионе. НАТО — да, но также да и российским С-400. Разрешить российским военным использовать турецкое воздушное пространство, да, но также да и продажам ударных беспилотников Байрактар ​​и другой военной техники Украине. Турецкий поток, да, но да и Стамбульскому каналу.

Конвенция Монтрё от 1936 года о статусе проливов является лишь одним из множества наследий Ататюрка. Подписанный в 1936 году во Дворце Монтрё в Швейцарии, это, пожалуй, единственный договор о контроле над вооружениями межвоенного периода, сохранившийся до наших дней. Однако предложенный Стамбульский канал не входит в конвенцию. Разумеется, заинтересованные стороны должны утверждать, что целью конвенции было регулирование прохождения боевых кораблей в Черное море и из него, и установление таким образом некоторого уровня общей безопасности. И что не должно иметь значения, входит ли боевой корабль в Черное море через залив или новый Стамбульский канал. Более того, даже когда канал начнет функционировать, любой военный корабль, входящий в Черное море, все равно должен будет пройти через второй из двух проливов — Дарданеллы, поскольку Стамбульский канал, в случае его завершения, будет обходить только один из двух проливов. В Конвенции Монтрё конкретно упоминается «статус проливов», а не статус Босфора. Тем не менее, можно быть в равной степени уверенным в том, что некоторые заинтересованные стороны приведут юридический аргумент о том, что Конвенция Монтре регулирует только проход военных кораблей, проходящих через оба пролива. В конце концов, корабли могут получить доступ в Мраморное море, разделяющее два пролива, и без ограничений, накладываемых на корабли, проходящие в Черное море. Турецкие власти неоднозначно оценивают будущий статус Конвенции Монтрё в случае открытия Стамбульского канала.

Второе измерение предлагаемого канала — экономическое. Хотя Конвенция Монтрё не регулирует проход грузовых судов через проливы, Босфор остается относительно узким и извилистым проходом. Если учесть также высокую плотность населения на обоих берегах Босфора, то использование этого пролива нефтяными танкерами и перевозчиками сжиженного природного газа (СПГ) вызывает особые опасения.

Принимая во внимание заинтересованность Эрдогана в налаживании отношений с Украиной и поиск ей альтернативных источников природного газа, канал будет способствовать расширению сферы влияния Турции в черноморском регионе. На данный момент в Черном море нет ни одного терминала СПГ. Однако, это может измениться, как только строительство канала продвинется вперед. Наиболее вероятными кандидатами являются Украина с предполагаемым участком в Одессе и Румыния с расположением терминала в Констанце. Заинтересованность США в продвижении своих интересов и расширении политического контроля за счет экспорта нефти и газа означает, что любой или оба проекта будут встречены США с горячей поддержкой.

Даже по самым оптимистичным прогнозам, канал будет построен не ранее чем через десять лет и обойдется не менее чем в $100 миллиардов. Финансовое положение Турции не так хорошо, что она могла бы себе позволить такую роскошь, не подрывая другие проекты, а способность Эрдогана настраивать других мировых лидеров против себя означает, что найти внешнее финансирование может оказаться трудной задачей, особенно если это внешнее финансирование будет означать и внешний контроль над каналом. Тем более что идея канала заключается как раз в том, чтобы служить внутренним суверенным интересам Турции. Кто в таких обстоятельствах будет готов оплачивать непредсказуемые капризы Эрдогана? Никакие кризисы с беженцами не смогут вытащить из Евросоюза необходимые средства, а финансирование США естественным образом подразумевает и американский контроль. Так что неудивительно что начавшийся с такой помпой в 2013 году, проект просел весьма быстро. Даже сейчас, уже в 2020 году, Турция только говорит о том, что собирается открывать тендер для подбора подрядчиков, которые будут участвовать в проекте.

Поэтому в настоящий момент Стамбульский канал ограничен царством несбыточных мечтаний. Чтобы его завершить, он должен стать главным государственным приоритетом в турецкой политике и потребовать международной финансовой и, возможно, технической поддержки. Хотя нет сомнений в решимости Эрдогана превратить Турцию в державу, способную навязывать волю своим геополитическим соседям и соперникам, стране, которой он управляет, не хватает возможностей превратить эти мечты в реальность.

Источник