Пора ли отступать с Донбасса: стало известно содержание секретного доклада

В последнее время появились слухи, что с Донбасса придется отступать. Не войскам, а людям вообще.Так случилось, что в распоряжении «Московского комсомольца» оказался этот самый полусекретный доклад «Донбасс: трансграничные техногенные и экологические риски». И сразу стоит сказать две вещи. Во-первых, там практически ничего нет про радиацию. Во-вторых, украинские ученые не имели возможности изучать ситуацию на шахтах ДНР и ЛНР. Что же есть в документе? Прогноз о том, что повсеместный подъем грязных шахтных вод на поверхность, который будет сопровождаться техногенными землетрясениями, приведет к появлению на Донбассе 15 тыс. кв. км соленых болот, разрушению инфраструктуры, загрязнению реки Северский Донец и, как следствие, к серьезным рискам для Ростовской области (где этой водой поливают поля) и общего Азовского моря.

Группа доктора технических наук Евгения Яковлева в ноябре 2016-го провела полевые исследования резервных подземных источников питьевой воды на территории, контролируемой Украиной, а в самопровозглашенной ДНР такие же замеры произвели специалисты ГК «Вода Донбасса». Резервные источники воды — это зарегистрированные подземные водные горизонты, которые при советской власти нашли и учли. Эти источники предполагалось открыть в случае ядерной войны или других бедствий. Так вот, 88% этих «водных запасов» на Донбассе стали непригодны для питья. Ученые решили, что это происходит из-за повсеместного подъема шахтных вод, которые перестали откачивать и очищать в разбитых, закрытых или обесточенных войной шахтах. Шахтная вода в больших количествах поступает и в Северский Донец.

Шахты под землей в большинстве связаны между собой, затопление горных выработок, как правило, года через 3 приводит к их разрушению. Когда пустоты, заполненные водой, «схлопываются», то эта грязная жижа под диким давлением породы рвется наверх, вызывая локальное техногенное землетрясение силой в 3–4 балла. Рвутся трубы, дороги, идут трещинами дома, и возникают эти самые засоленные болота.

Катастрофа не будет одномоментной, участки болот и разрушений будут не сплошными. Но с этим все равно надо что-то делать.

Апокалипсис не сегодня

Все эти прогнозы сделали украинские гидрогеологи. Для прояснения ситуации «МК» пошел к горным инженерам в Донецке.

В столице Донбасса находился самый авторитетный в бывшем Союзе академический Научно-исследовательский и проектно-конструкторский институт горной геологии, геомеханики и маркшейдерского дела (РАНИМИ). Сейчас красивое здание по улице Челюскинцев, неподалеку от киевского военкомата и Шахтерской площади, — довольно «боевое» место. Последние снаряды прилетели к фасаду института 31 января 2017 года в разгар авдеевского обострения. Вход в институт теперь забит фанерой, как и некоторые окна в девятиэтажке напротив.

«Семь елочек посадили до этого, две с корнем вырвало!» — спокойно сообщает, глядя в окно, директор института, профессор Вадим Анциферов.

Окно в кабинете профессора подтверждает еще один важный донецкий опыт — пластиковые двойные стеклопакеты более устойчивы к взрывной волне, осыпается только наружное стекло, а внутреннее продолжает служить. Окна в кабинете директора очень чистые, стекла практически не видно, и венчик из не вылетевших наружных осколков продолжает торчать, создавая странное впечатление — вроде окно выбито, а не дует.

На стенах портрет основателя института Николая Азарова (бывший премьер Украины до политической карьеры был авторитетным ученым) соседствует с изображением Александра Захарченко и фотографией вручения Вадиму Анциферову государственной премии экс-президентом Украины Виктором Ющенко.

«Вы спрашиваете, понимаем ли мы, что происходит с Донбассом? — переспрашивает Анциферов. — Я думаю, только мы это и понимаем. Идет война, идет большая программа закрытия шахт, начатая еще Украиной. Деваться особо некуда, государство вынуждено в это вкладываться. Регион-то сложный, есть тяжелые районы типа Стаханова, провалы в земле, шахтные поля, которые выходят как за линию фронта, так и, как в Луганской области, пересекаются с шахтными полями в России. Есть большие техногенные риски. Поэтому есть и решение создать в ДНР мониторинговый центр для изучения ситуации»

Дальше мы идем к заместителю по научной работе Виктору Дрибану.

«Понимаете, есть простые цифры — из одного шахтного ствола добывают в среднем 400 тысяч тонн угля, но при этом в движение приходит около 1 миллиарда тонн породы вокруг. За все двести лет работы шахт Донбасса из недр достали около 11,5 миллиарда тонн», — с порога обрисовывает масштаб проблемы доктор технических наук Дрибан.

В этом здании все успокаивает с порога. Во-первых, институт работает и его работа финансируется — передо мной в кабинет к Виктору Дрибану попали представители одной из макеевских шахт, чья выработка опасно приблизилась к геологической скважине, пробуренной в 1953 году. И надо же — документы по этой скважине нашли! Во-вторых, в Викторе Дрибане чувствуется вальяжная уверенность профессионала, который знает свое дело и понимает, что его квалификация в этих местах будет востребована пожизненно при любом развитии ситуации.

Бегло обсуждаем «дополнительные» экологические риски. Местные их знают наперечет — в 1979 году на шахте «Юнком» под Енакиевом под землей взорвали атомную бомбу на 20 килотонн, и с тех пор там на объекте «Клюваж» захоронена бетонная капсула с водой с цезием и стронцием, в Горловке на бывшем казенном химическом заводе огромные залежи опасных химических отходов, в Никитовке — заброшенный ртутный рудник, шахты на линии фронта обесточены, разбиты и наверняка заполнены водой…

При этом что происходит с шахтами, в которых сорвана откачка воды, изучено в Донбассе на реальном «натурном эксперименте». В городе Стаханове Луганской области на рубеже нулевых из-за аварии зимой отключилось электропитание насосов для откачки воды на одной шахте. В итоге залило ее, а потом и четыре другие закрытые шахты города. Через три года в городе прошло пять (по числу шахт) техногенных землетрясений, соленая вода образовала болотца, стоит в подвалах, а кое-где и на первых этажах, засолена почва, есть трещины в домах. Но… люди там еще живут. Ученые, наблюдая за Стахановым, изучали процессы досконально, есть даже математические формулы скорости заполнения шахтных выработок водой.

Если не рвануть, то не рванет

Доктор технических наук показывает мне снятые с высоты птичьего полета фото залежей опасной химии под Горловкой. «Там более 300 тысяч тонн отходов, в 1988 году была протечка всей этой химической гадости в шахтные выработки — и спасатели гибли даже в защитных костюмах, насколько я помню, 6 человек погибло, — вспоминает Виктор Дрибан. — Но природа обладает большими компенсаторными свойствами! Моя аспирантка в марте защитила кандидатскую диссертацию на экологическую тему, связанную с химическими складами: «Об изменении фильтрационных характеристик многократно подработанного массива». Так вот, если бы не было той страшной катастрофы с гибелью людей, то мы могли бы даже радоваться, потому что современные замеры загрязнения поверхности показали, что нормы ПДК существенно превышены только в районе этих складов, но ареал распространения загрязнения этой всей гадостью оказался очень-очень небольшим — все ушло на 450 метров вниз! Так что ответ на все вопросы по Горловке прост: «Нельзя бомбить склады химических отходов!»

— А есть ли угрозы подтопления шахтными водами и попадания зараженных стоков наружу с закрытого ртутного рудника в Никитовке, протечек химической гадости под Горловкой, места экспериментального ядерного взрыва в Южнокоммунарске?

— По крайней мере те гидропрогнозы, которые мы сделали, говорят, что немедленной опасности прямого излива шахтных вод на такой колоссальной территории сейчас нет. Опять же это если не будет прямых боевых действий… Сами понимаете, на горловском складе хранится более 300 тысяч тонн отходов разного класса опасности. И, конечно, если начинать открытые бомбежки как его, так и той же Донецкой фильтровальной станции с ее хлором, будет экологическая катастрофа.

— Ну с ДФС — не такая уж и масштабная, там, насколько мне известно, не более девяти тонн хлора…

— Я не только о хлоре сейчас, а о том, что если будет разбита станция, очищающая воду для миллиона человек, последствия будет трудно просчитать.

— Хорошо, а утверждение о кардинальном изменении геологической ситуации на Донбассе, которая неизбежно приведет к разрушению региона, верно?

— То, что случилось, конечно, уже случилось. Но в той или иной степени мы можем влиять на эти геологические процессы. При этом нужно получить характеристики подработанного массива и понять, какие последствия нам принесет то или иное действие и какие мероприятия нужно планировать. Например, если мы говорим о шахтной воде, то нужно предусмотреть дренажные мероприятия. Может быть, какие-то небольшие водоотводные каналы, водоспускные или водооткачивающие скважины.

Катастрофа-катастрофа — это цунами, извержение вулкана, землетрясение. А у нас — не совсем так. Если вопросом заниматься, можно утверждать, что в большей части региона мы предотвратим катастрофу. Но это колоссальная системная работа и значительное финансирование! Нужна система наблюдения, всеобъемлющий мониторинг. Люди в своем большинстве, когда слышат слово «экология», не понимают, о каких колоссальных затратах идет речь, когда дело касается восстановления природного баланса.

— Но много шахт стоит просто на линии фронта — под Горловкой, Донецком, — и они обесточены и не откачивают воду и разрушаются сейчас. Чем это грозит?

— Шахты — очень сложные предприятия, и, конечно, они требуют особого внимания. И если мы их разбомбим к чертовой матери, то будет плохо. Насколько плохо? Мы перестанем управлять уровнем подъема шахтных вод, начнется самоизлив воды на поверхность, заболачивание, активизация сдвижения пород, выдавливание наверх газа, опасность возгорания, взрывов… Я подарю вашей газете фотографии. Например, провала в Горловке на шахте имени Никиты Изотова, где 7 тыс. тонн почвы ушло под землю, а от здания шахты уцелела только бетонная ферма с надписью изготовителя — Сталиншахтспецстрой, провала в Макеевке и других локальных катастроф. Мы понимаем, как это происходило. Можете написать, что в Донецке есть специалисты, которые понимают и знают, что делать на этом пути.

Профессора из РАНИМИ не бывают в Киеве с 2014-го, но на столе у Виктора Дрибана я видел тот самый украинский экологический доклад. Ученые из Москвы, Киева и Донецка обсуждают проблему. И очевидно, что перспективы экологической катастрофы — единственная тема, которая сейчас может усадить за стол переговоров все стороны конфликта. Донбасс похож на пороховую бочку, которую колотит о борта в шторм на горящем деревянном корабле. Любая вспышка большого конфликта с массивным применением крупнокалиберной артиллерии может привести к катастрофе.

Будут ли выделены большие деньги на экологию — тоже большой вопрос. Пока их, судя по всему, нет даже на замену всех стекол в РАНИМИ после обстрелов в Донецке.