Подготовка к убийству Распутина

Андрей Яхонтов работает над историческим полотном, которое охватит весь XX век.Вышли из ресторана на улицу, в промозглый петербургский вечер, подсвеченный жидкими газовыми фонарями. Луна стояла высоко, похожая на щербатое фарфоровое блюдо.

В поджидавшем автомобиле Распутин расположился на просторном переднем сиденье. Янкель и Гитана устроились сзади, Симанович втиснулся рядом с ними.

— Ватман купил? — спросил Распутин шофера.

Тот продемонстрировал туго свернутый рулончик.

Квартира, куда они прибыли, поражала беспорядком, захламленностью старой мебелью, всюду валялись синие кристаллы купрума, стояли разбитые колбы, из них, образуя пестрые лужи, вытекали на паркет разноцветные жидкости, в углу торчали ржавые штативы.

Седой величественный старик, похожий на пророка Иеремию с гравюры Гюстава Доре, дремал в ободранном кресле, из спинки которого торчали пружины и клочки ваты, шевелюра над высоким лбом была разметана, глаза воспалены до красноты.

Потревоженный шепотом, старик проснулся и, помаргивая красными кроличьими веками, начал щелчками ногтя что-то стряхивать с сюртука.

— Эти чертики меня достали, — заговорил он. — Я устал с ними смогаться! И гонять то их, то спирт из емкости в емкость, но он делается чище. Люди переливаются друг в друга бесполезно, отдают свое сконцентрированное содержимое потомкам, но, увы, длящийся веками эксперимент не достиг своего пика! Горка катится под уклон. Разбавляю спирт водой, понижаю градус, вот механика сползания, необходима новая возгонка, чтоб опять возвыситься…

Янкель не мог поверить, что перед ним — выдающийся ученый. Гитана отыскала веник и принялась подметать пол. Распутин принес из чулана колченогий стул и подсел к спящему.

— Таблица! — изрек он магически прозвучавшее слово.

Спящий вздрогнул, будто услышал пароль, и, находясь под гипнозом производимых Распутиным гортанных звуков, вцепился в драные подлокотники.

— Допустим, человек произошел от доисторической рептилии, — изрек он. — Древняя тварь абсолютно ничего не понимала в окружающем ее мире. Но открыла массу законов: закон тяготения и сохранения энергии, действия и противодействия… Как понимать, как трактовать путь этой твари? Как восхождение к Создателю? Попытку стать равным Ему?

— Таблица! — повторил Распутин. — Дмитрий Иванович! Таблица! — Распутин принялся водить растопыренными пальцами перед лицом Дмитрия Ивановича. — Спать, спать… Чтобы сделать открытие, нужно выспаться. Вас клонит в сон… Таблица, таблица, таблица…

Симанович, вертевшийся возле тиглей и принюхивавшийся к исходившим из горлышек запахам, недоумевал:

— Что великого он открыл? Водку? Позор, а не открытие! Сколькие семьи несчастны из-за пьянства. Золото из серы не добыл. Выделить серебро из морской соли — не сумел. Мендельсон хотя бы сочинил свадебный марш. Менделеев и Мендельсон, звучит похоже. Но свадебный марш — это вещь...

Распутин шикнул на секретаря:

— Диссертация Дмитрия Ивановича «О соединении спирта с водой», защищенная аж в 1865 году, имеет непреходящее значение! Дмитрий Иванович научно обосновал обязательность, неотвратимость возникновения алкоголя. Водку можно производить из древесины, картошки, пшеницы… Нет вещества, из которого нельзя было бы извлечь градус! Человечество не могло не натолкнуться на эту подсказку!

Симанович умолк, но продолжил корчить скептические рожи.

Из прихожей послышался шум. Пришли дочь Менделеева Люба и ее кучерявый поклонник. «Жертвенный барашек», — почему-то подумалось Янкелю. Распутин подтвердил:

— Помрет в ближайшее время, поскольку влезет в политику. Войдет в комиссию по расследованию преступлений царизма. Будет редактировать тексты допросов Анны Вырубовой. Пусть бы писал стишки. Литераторам надо держаться подальше от власти.

Кучервый, не подозревая о своем безотрадном будущем, влюбленно поглядывал на дочь ученого.

Менделеев пробудился, зевнул и закричал:

— Я увидел во сне! Я на пороге грандиозного свершения!

Резко поднявшись и опрокинув кресло, он устремился к письменному столу. Гитана как раз успела вытереть пыль и смахнуть в пригоршню конфетные фантики, а также рассыпанные вокруг чернильницы кнопки, скрепки, карандаши.

— Гениально! Грандиозно! — восклицал Менделеев, деля на продольные графы подсунутый Распутиным и заранее развернутый рулончик ватмана. — Я увидел такое… — Прочертив еще и вертикальные столбцы, Дмитрий Иванович принялся вписывать в образовавшиеся клеточки латинские обозначения.

Любовь Дмитриевну поразила перемена, произошедшая с отцом.

— Он обрел работоспособность!

Ученый, отвлекшись от таблицы, обратился к кучерявому поклоннику дочери:

— Ты, Александр, идешь от частного к общему. От какой-то розы, от бокала злотого аи — к Прекрасной Даме, Любви, Революции. А надо — от общего к частному. От необходимости, от долженствования — к составляющим их частицам! Учись смотреть всеохватно, а не дробно! Взгляни на этот лист, где между кадмием и кобальтом начертана еще и поэма, названная не то «12», не то «13»… Перепиши ее, она видна отчетливо…

Кучерявый сел переписывать. Менделеев помогал ему прочитать неразборчивые строки. Гитана запела. Распутин расспрашивал Дмитрия Ивановича:

— Нельзя ли улучшить вкусовые качества отвара шиповника и довести их до водочных стандартов?

— С помощью очистки элементами моей таблицы — элементарно! — отвечал химик.

Симанович поинтересовался у добросовестного кучерявого переписчика, отвлекая того от работы:

— Вы не из тех Блоков, что в Мариуполе? Торговля пуговицами и иголками…

За полночь Распутин уехал к царю, а Симанович взял Янкеля под локоть и, водя по квартире, просвещал:

— Распутина убьют. Подсыплют яду. Или застрелят.

Янкель был ошарашен:

— С какой стати? За что его убивать? Он — хороший. У него охрана! Меня к нему с трудом пустили.

— Охрана для того и приставлена, чтоб далеко не ушел… Кто прикончил Павла Первого? Охранники. Охраняемый целиком в лапах стражи, — наставлял Янкеля делец. — У Распутина охранники от нескольких ведомств. Чтоб, значит, наверняка порешить, — Симанович принялся загибать унизанные перстнями пальцы. — Во-первых, шпики от министерства императорского двора…

— Есть такое министерство?

— А как же! Огромное: царским имуществом надо ведать, управлять, распоряжаться… — Симанович не стал вдаваться в подробности. — Во-вторых, соглядатаи от министерства внутренних дел. То есть полиция. В-третьих, за жизнь Григория Ефимовича несут ответственность охранные подразделения различных банков… В их сейфах он держит капиталы, устраивает банкирам выгодные сделки под гарантии государства. Открывает, какие финансовые катаклизмы могут произойти на биржах… Григоритй Ефимович очень богат… — Симанович растопырил руки, будто хотел объять неохватные сбережения Распутина. — Денег куры не клюют... Но… — Симановича волновал другой аспект. — Он транжира и мот. Как поедем в родное его село Покровское, так сплошной раззор. Всех одарит: кому — коня, кому — корову, кому — денег на детишек, чтоб ходили в школу. Нищим направо-налево подает, жертвует на обустройство монастырей. Рассыпает тысячи…

— Убийство надо предотвратить! — решительно сказал Янкель.

Симанович качнул рыжей головой:

— Это не нашего ума дело. Нам, иудеям, своих бед хватает…

Янкель вскипел:

— Мы должны заговору помешать! Может, ради того, чтоб Григория Ефимовича спасти, я и оказался в Петербурге…

Если бы Янкель побродил по Петербургу и послушал, о чем судачат люди, он убедился бы: к покушению готовы и готовятся буквально все — извозчики на козлах и официанты в трактирах, шепчутся зеваки на перекрестках и покупатели в очередях за свежей корюшкой, о неизбежном убийстве сообщают расклеенные на стенах листовки и газеты (между строк и в зазывных заголовках). Обыватели жаждали щекочущих происшествий...

На следующий вечер большой компанией: Менделеев, Блок, Любовь Дмитриевна и дочь Распутина Марфа, они снова отправились в «Медведь». Янкель под неодобрительным взглядом Симановича затеял неприятный разговор:

— Вам, Григорий Ефимович, надо беречься.

Распутин отмахивался, о грозящей опасности слышать не хотел:

— Я — прямодушный шелудивый пес, стерегущий трон! В меня кидают камни, и пусть. Швыряйте в меня грязь, мусор, я — река. Ничего плохого не будет, милай… Я — божий человек.

Григорий Ефимович был в белой полотняной рубахе (как стрелец перед казнью с картины Сурикова), в полосатых чесучовых штанах и скрипучих лаптях. Янкель отметил: похож на Иоанна Грозного и на поэта Некрасова.

— Лишь когда нахлестаюсь забродившего отвара шиповника, страшные видения перестают меня преследовать, — разоткровенничался Распутин. — Вино из шиповника — волшебная жидкость, в ней тонут печали и страхи!

Он сказал: доктор Лазаверт, который вовлечен в заговор Юсуповым и которому поручено раздобыть яд, подсыплет в бокал вместо отравы обычный мел: врач не может убить.