Письмо другу

25 лет назад ушел из жизни народный артист России Радик Гареев.
Здравствуй, дружище Радик!
Прости, что давно не писал. Но если бы ты знал, сколько раз я начинал это письмо и сколько раз откладывал! Не хотелось о суетном… Думал, есть вещи важные, нужно только найти слова. И вдруг понял: если хочешь поговорить с другом, не думай о том, что ты ему скажешь. Просто напиши, позвони, приезжай, а там… О чем бы вы ни говорили: о работе, погоде, искусстве, рыбалке, автомобилях, да просто ни о чем…
В свое время сколько раз хотел тебе позвонить — не с просьбой о контрамарке или очередном интервью, а так просто, вот просто так, и все! Но думал: потом найдется повод поважнее… А что может быть важнее желания друзей увидеться! И сейчас, кажется, ради одной минуты встречи с тобой помчался бы хоть на край света, но где он, этот край…
И сегодня, когда спрашивают, что ты помнишь о Радике, на память приходят — вот удивительно! — не фестивали и торжественные вечера, не премьеры и юбилейные концерты, когда к тебе не пробиться («…Радик Арсланович занят, у него высокие гости…»), а как с тобой в бане парились или как сидели у меня на кухне…
Помнишь, мы встретились в Нефтекамске? Ты тогда пел с группой «Дустар» и страсть как любил выступать в этом городке. Еще бы, родной Янаульский район рядом: и дело сделал, и с мамой повидался!
Я тогда работал в Нефтекамске собкором республиканской газеты и только-только получил трехкомнатную квартиру. Не помню уж, в честь чего городские власти закатили концерт на стадионе. Ты пел все второе отделение, зрители были в восторге, забросали тебя цветами. Я отправил жену домой что-нибудь приготовить, а сам ждал в раздевалке, чтобы успеть выхватить любимца публики из чьих-нибудь цепких рук и утащить к себе.
Под визг нефтекамских девчонок ты влетел, взмокший, в раздевалку, из снопа цветов выбрал букет посимпатичней, попрощался с музыкантами и повернулся ко мне: «Ну что, пошли?»
Представляешь, роскошный летний вечер, мы молодые, как черти — мне двадцать восемь, тебе тридцать, — идем по улице, где каждый второй прохожий бросается к тебе с восторгами узнавания, и нет ничего на свете, кроме счастья жить!..
Из мебели на кухне: газовая плита, три табуретки и гладильная доска. За ней и разместились. Как сейчас помню, я пошел к соседке вниз и выцыганил у нее бутылку. Теперь я понимаю, почему художники так любят писать натюрморты — в них радость жизни. Еще бы: на дворе разгар антиалкогольной кампании, в магазинах — шаром покати, одни макароны, а у нас на столе свежая зелень, лучок, молодая картошечка и бутылка запотевшей «Столичной». И ты смеешься: «Айрат, какую бы гадость они для нас ни придумали, мы их все равно обманем, все равно нам будет хорошо!..»
Мы сидели, балагурили, травили анекдоты про Горбачева, ты рассказывал о своих зарубежных гастролях, а потом запел! «Еду, еду, еду к ней, к милой любушке своей…», «Я встретил вас, и все былое…». Ты знаешь, Радик, я до сих пор тайно верю, что твой знаменитый цикл русских романсов зародился у меня на кухне… Ты пел и великодушно разрешал тебе подпевать. Через час соседка снизу заглянула поинтересоваться, кто это так
красиво поет. Я, гордый и счастливый, указал на тебя: «Народный артист республики Радик Гареев вас устроит?». У той челюсть так и отвалилась. А мне захотелось выйти на балкон и, перекрывая крики гоняющих футбол мальчишек, крикнуть: «Эй, люди, у меня в гостях Радик Гареев!».
Ты любил весь мир, и весь мир любил тебя. Тебя нельзя было не любить…
Понемногу успокоились и заговорили о вещах более земных. Ты говорил о том, что совершенно не удовлетворен своей эстрадной жизнью, что эстрада, конечно, много дает — поездки, деньги, но еще больше отбирает, и тебе, отличному оперному певцу, надоело петь «на продажу». И пора возвращаться в театр и заниматься настоящим искусством.
С того летнего вечера в Нефтекамске время вдруг помчалось, как сумасшедшее. Каждый день приносил столько изменений, как прежде целый год. И вот я уже вернулся в Уфу и сижу в твоем директорском кабинете и беру у тебя интервью. Речь идет о фраках для оркестрантов, о полставки, которую нужно выбить для молодого танцора, о комнате в общежитии для приглашенного солиста. Ты рассказываешь о том, как оплачивается труд
оперного певца за рубежом, о том, как щедро там финансируется высокое искусство и как уезжают туда талантливые ребята, чтобы потом приезжать в родную страну на гастроли.
— И тогда у нас считают делом чести выделить десятки тысяч долларов, чтобы заплатить гонорар своему знаменитому земляку. Вместо того, чтобы в свое время дать ему здесь квартиру. Да, верно сказано: нет пророка в своем Отечестве.
Но, кажется, именно это Отечество мы с тобой, Радик, и любили больше всего. Потому что нигде на земле нет такого густого снега, как тот, что валит сейчас за окном, когда я пишу тебе эти строки. Наверное, нигде пенсионер не купит билет на деньги, которые он отложил на хлеб, чтобы послушать Гареева в «Севильском цирюльнике». И нигде тебя не будут любить, как здесь, и нигде не ударят так больно, как здесь, и ни к какому месту на земле ты не будешь относиться с такой жалостью и нежностью, как к этому. И, видимо, только здесь можно по-настоящему петь до своего последнего часа.
Вечно твой Айрат Еникеев.

Источник