Насколько прочен российско-иранский альянс?

Месяц назад, 10 января, министр иностранных дел Ирана Мохаммад Джавад Зариф встретился со своим российским коллегой Сергеем Лавровым в Москве для обсуждения путей урегулирования конфликта в Сирии и завершения гражданской войны, а также угроз президента США Дональда Трампа приостановить действие соглашения о ядерной программе Ирана, подписанного в 2015 году. После окончания встречи Зариф высоко оценил решительную поддержку России в отношении выполнения условий ядерной сделки и вновь заявил о твердой приверженности обеих стран идее сохранения территориальной целостности Сирии.

Несмотря на то, что недавняя встреча между Зарифом и Лавровым была направлена на демонстрацию перед международным сообществом прочности российско-иранского альянса, долгосрочная устойчивость московско-тегеранского сближения вызывает у части экспертов сомнения.

Неопределенность, связанная с выживанием российско-иранского партнерства, может быть объяснена противоречиями в стратегических концепциях обеих стран относительно региональной системы Ближнего Востока.

Стратегическое видение России в основном сосредоточено на устранении источников нестабильности и предотвращении вмешательства США и возглавляемых ими сил, которое, с точки зрения Москвы, способствуют формированию недееспособных государств-банкротов.

Российское правительство оправдывало свою военную интервенцию в Сирии в сентябре 2015 года необходимостью восстановления стабильности в стране и удержания Вашингтона от применения военной силы для свержения режима сирийского президента Башара аль-Асада. Россия рассматривает сирийскую кампанию как шаг на пути к достижению своей более масштабной цели – закрепить статус России как главного гаранта коллективной безопасности на Ближнем
Востоке.

Хотя иранские политики часто и громогласно превозносят роль Тегерана как стабилизирующей силы на Ближнем Востоке, на самом деле обеспечение коллективной безопасности является лишь побочной, периферийной целью в стратегической концепции Ирана. Иранские политики в первую очередь сосредоточены на расширении сферы влияния Тегерана на Ближнем Востоке и сдерживании потенциала расширения военного присутствия Саудовской Аравии в странах арабского мира.

Эти экспансионистские цели подтолкнули Иран к более активному сотрудничеству с военизированными негосударственными образованиями, чем с Россией, а также к участию в военных действиях, подрывающих эффективность московских инициатив политического урегулирования.

Разнонаправленные стратегические цели угрожают разрушить российско-иранское партнерство в Сирии, по мере того как конфликт переходит из военной стадии в дипломатическую. Несмотря на то, что российские военные высоко оценили эффективность действий бойцов движения Хезболла во время военных операций в поддержку режима Башара аль-Асада, использование Ираном территории Сирии для создания постоянной линии поставок вооружений Хезболле тревожит российских политиков, которые стремятся сохранить прочные отношения с Израилем.

Нежелание Ирана приостанавливать военные действия в Сирии до тех пор, пока Асад не уничтожит оппозиционные силы окончательно, также не соответствует более ограниченной цели России – обеспечить, чтобы Асад контролировал достаточную территорию для того, чтобы вести переговоры с оппозиционными группировками с позиции силы.

Убежденность Ирана в возможности чисто военного решения проблемы в Сирии обусловила меньшую по сравнению с Россией заинтересованность в дипломатическом взаимодействии с сирийской оппозицией или курдскими образованиями в ходе политических переговоров. Это обстоятельство серьезно ограничивает масштабы и возможности московско-тегеранского партнерства.

Перспективы конструктивного сотрудничества между Россией и Ираном по разрешению других региональных конфликтов, таких как йеменский и афганский, также представляются слабыми и туманными. В Йемене, например, и без того напряженные отношения между Россией и про-иранскими повстанцами-хуситами, еще более обострились после убийства бывшего президента страны Али Абдаллы Салеха в прошлом декабре. Эта напряженность подтолкнула Москву к установлению более тесных связей с Саудовской Аравией и Объединенными арабскими эмиратами (ОАЭ), с целью урегулирования этого кризиса.

Аналогичное расхождение в целях ограничивает потенциал сотрудничества между Россией и Ираном в том числе и в Афганистане. Россия стремится как можно скорее осуществить афганское политическое урегулирование, причем с участием Талибана. Хотя Иран в долгосрочной перспективе также хочет добиться мирного урегулирования в Афганистане, он не желает приостанавливать военные действия до тех пор, пока силы, противостоящие США, не достигнут превосходства в западном Афганистане. Поскольку Иран продолжает оказывать военную помощь силам Талибана вблизи своих границ, российское руководство обеспокоено тем, что Тегеран может помешать афганскому мирному процессу ради достижения собственных целей.

Хотя разнонаправленные интересы делают партнерство между Россией и Ираном слабее, чем предполагают многие аналитики, на его прочность могут серьезно повлиять внешнеполитические решения США. Как отметил в августе 2017 года бывший посол США в России Майкл Макфолл, повторное введение жесткого режима американских санкций в отношении Ирана в связи с выходом США из ядерного соглашения, может заставить Тегеран пойти на серьезное сближение с Москвой. Если же Соединенные Штаты примут решение о военных мерах в связи с применением режимом Асада химических вооружений, это с большой вероятностью вновь активизирует давнюю оппозицию России и Ирана в отношении военных интервенций США, что еще более укрепит их партнерство в Сирии.

Хотя в ближайшей перспективе трудно прогнозировать заметное улучшение отношений Вашингтона с Россией или Ираном, американская политическая верхушка все же способна оказать влияние на траекторию развития отношений между ними. Чтобы извлечь для себя выгоду из разногласий между Россией и Ираном касательно стратегических принципов афганского урегулирования, американским дипломатам следовало бы восстановить дипломатический диалог с талибами. Это обеспечило бы реальную основу для американо-российского сотрудничества в Афганистане. В таком случае Иран, жестко придерживающийся идеи военного решения, оказался бы в изоляции.

Кроме того, ведущие политики США могли бы также попытаться укрепить диалог между участниками переговоров по сирийскому мирному процессу в Женеве и Астане. Этот шаг дал бы России признание, которого она так желает, и ослабил бы партнерство между Москвой и Тегераном, поскольку иранские политики по-прежнему обеспокоены тем, что укрепление российско-американского сотрудничества в какой-то момент заставит Москву дистанцироваться от Тегерана, подобно тому, как это прозошло в первые годы правления Барака Обамы.

Несмотря на то, что российско-иранский альянс сегодня представляется довольно прочным, разнонаправленные политические интересы двух стран в долгосрочной перспективе могут сделать его неустойчивым. Чтобы ослабить связи между Россией и Ираном, официальные лица США должны воздерживаться от осуществления чрезмерно жестких ответных мер в ответ на дестабилизирующие действия России и Ирана. Если политическое руководство США начнет реализовывать эту стратегию, партнерство между Москвой и Тегераном может значительно ослабнуть, после того как военные действия в Сирии подойдут к концу. А это, в свою очередь, потенциально способно усилить положение Вашингтона на Ближнем востоке на долгие годы вперед.

Источник