Мечты России о возвращении на Запад

Если каждая нация, как и каждый язык, имеют свою грамматику, то какая грамматика может помочь нам понять сегодняшнюю Россию?

Даже наименее наблюдательные иностранцы, приехав сейчас в Россию, быстро заметят первое правило этой метафорической грамматики: единство противоположностей. С одной стороны, есть Россия, которая почти одержима своей «инаковостью», с другой, Россия, жаждущая быть «такой же» как любой другой член в семье западных стран.

Эта дуальность «разности-одинаковости» для истории России не в новинку.

Изначально Россия выстраивала свою идентичность вокруг «инаковости», называя себя «Третьим Римом» после Рима и Константинополя, последним оставшимся знаменосцем Христа в быстро дехристианизирующейся Европе.

Оказавшись между вроде как дехристианизированной Европой и вроде как реваншистского ислама, некоторые русские писатели, поэты и философы в качестве национальной идеологии создали славянофилию — идею о том, что славянские народы представляют собой отдельный, чуть превосходящий других сегмент человечества. Отказ Василия Слепого в 1439 году ввести Россию в лоно европейских народов под властью католической церкви стал корнем этой идеологии. Со временем такие философы, как Алексей Хомяков и Константин Аксаков, и писатели вроде Гоголя придали этой новой идентичности светское выражение.

Со временем славянофильство как национальная идеология России подвергалась критике и не принималось такими известными фигурами как Борис Годунов, Петр Великий, Петр Чаадаев, ван Кривиский и Александр Герцен, продвигавших идею альтернативной идентичности для формирующейся нации. Их называли «западники», потому что они считали Россию европейской страной, а не «Святой Русью» славянофилов, застрявших где-то в 15 веке.

Владимир Путин, находясь на самой вершине российской политики, является символом этой двойственности — когда ему нужно оправдать свой авторитарный стиль правления в сравнении с современными европейскими демократиями, он ведет себя как славянофил.

Он преуспел в объединении Русской православной церкви, гордится паломничеством на Святую землю, где, как говорят, пережил мистический опыт и поддерживает репутацию собирателя икон и реликвий.

В то же время он хочет заявить о себе как о западнике, по подобию Петра Великого, потому что знает что быстро растущий российский средний класс со счетами в Лондоне и Цюрихе гораздо больше заинтересован в поездках на Французскую Ривьеру, чем на ближневосточную Святую Землю.

Геополитические гуру на Западе могут пытаться протолкнуть идею о том что Путин формирует трио вместе с Хамейни и Эрдоганом. Но Путин, и что еще более важно, его электоральная база гораздо больше жаждут тесных связей с такими лидерами как Макрон и Трамп.

Россия может говорить в славянофильских тонах, но глубоко в сердце желает быть вновь принятой в западный лагерь. Это видно по тому как они одеваются, какую еду и напитки употребляют, какую музыку слушают, фильмы смотрят или какие книги читают.

Россия мечтает о возвращении к западному аспекту своей идентичности. Некоторые аналитики на Западе не верят в это, считая притворством. Призыв президента Макрона вернуть Россию в G7 был отклонен другими участниками еще до того как оказался на повестке дня.

При Путине Россия вела себя как неуправляемая пушка, преподнося неприятные сюрпризы, если не мистификации, и не только для Запада но и для Китая и других стран. Таким образом, стабилизация России путем определения надлежащего ей места в формирующемся мировом порядке должна стать одной из главных забот в столицах мировых держав. То что такое переопределение нельзя навязать через анафемы и запреты, или такие более современные их версии как изоляция и санкции, так же очевидно сейчас, как было очевидно на Флорентийском Совете в 15 веке.

Источник