Купите Россию

В последние годы миф о том, что Россия встала с колен и стала играть незаменимую роль в глобальной политике, распространился настолько, что в него, кажется, поверили и в тех столицах, которым Москва вовсе не ровня.Обойдется она недешево. C 2007 по 2016 г. военные расходы в мире выросли на $215 млрд в год, в то время как военные расходы стран НАТО (это не шутка) устойчиво снижались. Сейчас, судя по всему, начнется их быстрый рост. Он мог бы быть оп­равдан, если бы режим в Москве возглавляли фанатики образца Сталина и Гитлера. Но, когда олигархи стремятся избавиться от российского налогового резидентства, вице-пре­мьеры запасаются недвижимостью в Лондоне, крупнейшие господрядчики имеют европейское гражданство, а дети высших чиновников всё чаще живут за границей, напрашивается иная трактовка причин нынешней российской международной политики.

ЗАО «Россия» действует таким образом, как будто всеми способами хочет увеличить свою «капитализацию». В период устойчивого роста (например, в 2000–2007 гг.) или уверенного восстановления (2009–2011 гг.) страна ведет себя сдержанно и «цивилизованно», но стоит лишь запахнуть кризисом, как она идет вразнос (осень 2008 г., 2014–2015 гг.). Иначе говоря, падение финан­совой капитализации Кремль пытается компенсировать «капитализацией» политической. Учитывая это, попробуем немного пофантазировать.

В стране, где движение против коррупции воспринимается как вызов су­ществующей системе, не возникает сомнений в мотивации правящего класса. Его решениями движет только стремление заработать, его стратегические помыслы продиктованы желанием не утерять контроль за награбленным. Власть действует как менеджмент кор­порации, вышедший из-под контроля акционеров, жирующий на «потоках» и не желающий допускать никого к рычагам управления. Если на рынке по­добная компания порождает достаточное количество проблем для конкурентов, единственно правильное ре­шение — произвести ее поглощение. В практике межгосударственных отноше­ний это не принято, но если некое государство — это захваченная рейдерами корпорация, то почему бы и нет? И если допустить такой шанс, открывается никем не просматривавшаяся прежде перспектива.

Сколько стóит Россия? Не народ, не территория, не бесчисленные богат­ства недр, а те активы, которые правящая группировка считает своими? На этот вопрос можно дать довольно простой ответ: капитализация фондового рынка составляла на 1 июня 2017 г. 33,3 трлн рублей, или около 600 млрд долл. При этом не менее по­ловины активов, контролируемых чиновниками или их доверителями, не торгуются на бир­же: значит, реальный объем активов может достигать 1,1–1,3 трлн долл. Зато некоторая часть активов принадлежит реальным предпринимателям, а также инвесторам, держащим часть акций круп­ных компаний, — пусть доля и тех и других составляет 20–25%. Итоговая цифра, полученная груб­ым под­счетом, будет около 1 трлн долл. За последние десять лет долларовая капитализация рынка сократилась более чем на 60% — это означает, что бенефициары беднеют, что вряд ли их радует. Ко­нечно, контролируемые элитой бизнесы при­­носят текущий доход, что также является причиной поддерживать над ними контроль. Если оценить его в 10–12% капитализации фондового рынка, получим ци­фру в 65–75 млрд долл. в год. Замечу: на гори­зонте с 2008 по 2016 г. она идеально совпадает с офици­альными цифрами оттока капитала из стра­ны (644,7 млрд долл. за 9 лет). Это означает, что практически вся прибыль уходит из России, а владельцы бизнесов не заинтересованы в развитии страны. А теперь представим, что на их активы находится покупатель по двойной цене, равной 30-кратному размеру годовой прибыли, или 2 трлн долл.?

Российское чиновничество ведет себя не так, как дол­жно было бы, надейся оно поддерживать нынешнюю систему без изменений 20–30 лет. Большинство действует так, как будто оно может потерять все уже завтра, а уж 30-лет­няя перспектива не просматривается ну вообще никак.

Что такое 2 трлн долл.? Это менее половины от затрат США на ничего не принесшую им войну в Ираке. Это чуть больше двух американских военных бюджетов — что, думается, не цена для преодоления опасности, которая сегодня оценивается как самая значительная из существующих в мире. Напомню: когда американцам потребовалось спасать свои банки в 2008 г., ба­ланс Федерального резерва вырос на 1,45 трлн долл. всего за два меся­ца. Сложно ли «нарисовать» немного бóль­шую сумму еще раз? Не думаю. С какой стороны ни посмотреть на цену устранения самого наглого геополитического соперника западного мира, она не кажется непомерной.

Но эти деньги не будут потрачены впустую, как ассигнования на оборону. С одной стороны, даже сегодня узурпированные бюрократией российские активы приносят очень неплохой по западным меркам доход. Поэтому вложение этих средств в «разоружение» стратегического соперника станет выгодной инвестицией. С другой стороны, российские активы серьезно недооценены по двум причинам: во-первых, из-за бюрократического давления на бизнес и невозможности во многих случаях продать его недружественным власти покупателям; во-вторых, из-за «страновых рисков», обусловлен­ных всем известным противопоставлением России — самой себя — остальному миру. Исчезнут эти факторы — активы подорожают.

Если бы подобная сделка была качественно структурирована, она стала бы блестящей финансовой операцией. Российское чиновничество с выгодой завершило бы свои труды по распилу страны. Западные политики закрыли бы одну из самых значимых на сегодня проблем и занялись други­ми, не менее важными. Глобальный бизнес на десятилетие нашел бы новую точку роста, внедряя в России цивилизованные правила игры и получая от этого баснословные прибыли. При этом полученные российской элитой средства немедленно выплеснутся на западные рын­ки недвижимости и активов, по сути вернувшись в те экономики, из ко­торых они были выведены. И даже простые россияне бы не проиграли: с одной стороны, граждане распростились бы с беззаконием и плутокра­тией; с другой — честные пред­приниматели оказались бы в среде, где их активы подорожали бы, а их деятельность стала бы менее рискованной.

Все проблемы России (да и постсоветских республик) начиная со второй половины 1980-х годов обусловлены, на мой взгляд, тем, что бенефициары экономических реформ (и контрреформ) не могли адекватно легализовать свои активы. Первоначальное накопление капитала никогда не бывало законным и честным. Но на каком-то этапе приобретенные грабежом активы становились формально «чистыми», а бывшие пираты, воры, казнокрады и/или их наследники превращались в респектабельных граждан. Беда Рос­сии в том, что она не изобрела (да, видимо, и не изобретет) механизма такой трансформации — и потому переживет очередную национальную катастро­фу, в которой никто в мире сегодня не заинтересован.

Но можно ли быть уверенным в том, что подобная сделка даст желаемый результат? На мой взгляд, да: если внешние инвесторы получат контроль над большей частью ныне формально государственной собственности, включая серьезные активы на региональном уровне, чиновничество в России утратит свою историческую роль, которая всегда определялась бесправием реальных собственников перед лицом государства. Преодоление такой ситуации соз­даст совершенно новую страну, европейскую и современную. Мотивация к работе на госслужбе, ныне в большинстве своем сугубо корыстная, изменится, как только станет понятно, что «прихватизировать» больше нечего, а вымогать взятки у новых собственников не столько опасно, сколько бессмы­сленно. Наконец, деньги для выкупа собственности бюрократии могут быть зарезервированы на escrow-счетах до того момента, когда госорганы примут ряд законов, делающих изменения политической системы необратимыми, и против данного события фонды и будут разморожены.

Повторю, предложенный проект выглядит фантастическим, но он имеет целый ряд очевидных преимуществ. Прежде всего он с минимальными затратами спасает Запад от самой опасной на сегодняшний день угрозы, логика развития которой в наши дни непонятна, на мой взгляд, никому. Кро­ме того, он экономически выгоден всем сторонам, а проигравшими окажутся лишь никого не интересующие маргиналы. Конечно, такого никто и не думал предпринять, но не для того ли к власти в США пришел никогда не занимавшийся политикой бизнесмен, чтобы начать искать подходы к политике как к бизнесу? Особенно в отношении той страны, где первая давно уже стала последним…