Китай и Россия – случайные союзники?

Французский философ Раймон Арон написал в своем выдающемся произведении «Мир и война»: «Случайные союзники не имеют ничего общего, кроме враждебности к общему врагу, которая помогает им преодолеть вчерашнее соперничество, но завтра они снова к нему вернутся». В последние годы многие исследователи задаются вопросом, подходит ли термин «случайные союзники» для описания того, что принято почтительно называть китайско-российским «стратегическим партнерством».

Самый значительный юридически обязывающий документ, подписанный Китаем и Россией – Договор о добрососедстве, дружбе и сотрудничестве между Российской Федерацией и Китайской Народной Республикой от 20 июля 2001 года, который президенты двух стран продлили 28 июня 2021 года, по всей видимости, без поправок, – изобилует общими интересами, однако содержит мало обязательств.

Их объединяет общий страх и враждебность в отношении западного «порядка, основанного на правилах», который Москва и Пекин рассматривают как агрессивное расширение либерально-демократического лагеря. В 2013 году один из исследователей описал главную цель России как «создание международной обстановки, способствующей сохранению существующей системы власти внутри страны».

То же самое можно сказать и о Китае. Однако, Россия, помимо этого, стремится также к «переформатированию» международного порядка, признанию своего права на статус мировой державы и доминирование в «исторических зонах влияния». Обе страны, хотя Китай в несколько меньшей степени, являются амбициозными и злопамятными.

Это подводит нас к пророческой стороне определения Арона. Двадцать лет спустя после заключения договора между Россией и Китаем, баланс сил и преимуществ, экономических, технологических и военных, заметно сместился в сторону последнего. Пока этот сдвиг не привел к уменьшению «общей враждебности», которая их связывает, и не породил напряженности в их отношениях.

Когда речь заходит о ключевых интересах каждой из стран (в случае России это Украина и Беларусь, а в случае Китая – Тайвань), второму партнеру они абсолютно безразличны. Однако, если расширить поле зрения, включив в него Центральную Азию и Арктику, здесь их интересы пересекаются, что вызывает соперничество и взаимное недоверие.

В 2001 году, и особенно после урегулирования пограничных споров в 2002-м, Россия приветствовала появление сильного Китая без всяких оговорок. Появились ли они сейчас? Насколько высока вероятность того, что к 2030 году Россия обнаружит, что для нее сбылось древнее китайское проклятие «пусть все твои мечты сбудутся»?

Центральная Азия

В этом обширном регионе с общими границами, многочисленными этническими группами, пересекающими эти границы и значительными запасами углеводородных ресурсов, Китай и Россия объединены общей заинтересованностью в стабильности авторитарных режимов и их устойчивости к проникновению, подрывной деятельности и захвату власти исламистскими или иными экстремистскими движениями. Неожиданная скорость и масштаб развития событий в Афганистане придают этим проблемам особую актуальность.

В последние годы принято считать, что в Центральной Азии сформировалось своего рода разделение труда, в соответствии с которым Китай занимает доминирующее положение в экономической сфере, а Россия сохраняет превосходство в области безопасности, подкрепленное ее тесными и разветвленными связями в политическом и военном истеблишменте центрально-азиатских стран, которые культивировались с советских времен. Однако, постоянство этого неформального соглашения вызывает сомнения.

Эксперт Московского Центра Карнеги Александр Габуев пишет: «Китай становится не только важнейшим экономическим партнером, но и инвестором, а следовательно – кредитором. У него столько денег, что он может предоставить кредит на льготных условиях. Если добавить к этому инициативу «Один пояс, один путь», которая продвигается через Центральную Азию по строящимся Китаем железным дорогам стандартной ширины и резко сворачивает на юг, полностью обходя Россию, что остается интеграционному проекту Москвы, Евразийскому экономическому союзу?»

«Зачем Китаю пытаться дестабилизировать Россию, которая умирает от старости и болезней?» – задает он риторический вопрос. Если Габуев прав, и Китай действительно использовал свои экономические рычаги, чтобы сделать ставку на замену президента Кыргызстана Сооронбая Жээнбекова Садыром Жапаровым, почему он не может использовать экономическую мощь для получения политической выгоды в других местах?

Существует также военный аспект. Создание китайской базы пограничной охраны в Таджикистане без попытки получить согласие России, созыв Китаем конференции по вопросам безопасности с участием всех пяти стран региона, но без участия России, а также развертывание частных военных компаний (ЧВК), фактически состоящих из китайских военнослужащих, показывает, что Россия отнюдь не является исключением из правила: там, где у Китая имеются серьезные интересы, он продвигает их без шума и ни с кем не консультируется.

Упомянутые эпизоды также иллюстрируют степень смещения баланса сил, как в Центральной Азии, так и во всем мире, в сторону Китая.

Арктика

Китай становится арктической державой, хотя он и не относится к числу арктических стран. Москва разделяет многие стратегические интересы Пекина, но не всегда приветствует китайское присутствие. С точки зрения Китая, стратегическая ценность Северного морского пути (СМП) заключается в обходе морской блокады, которой ему угрожают США и их союзники, превращении ВМС НОАК в океанский флот, усилении ядерного сдерживания и военно-научного сотрудничества, включая гидроакустическую технологию и наблюдение за подводной обстановкой.

Китай и Россия придают большое значение «транспортной политике». Их энергетические рынки являются взаимодополняющими, и обе страны заинтересованы в наращивании объемов торговли и сокращении времени транзита грузов по СМП. Однако, если Россия считает Северный морской путь своей суверенной юрисдикцией, Китай придерживается международного принципа свободы судоходства. В чем-то геоэкономические расчеты Китая дополняют Российские, в чем-то – нет. В то время как Россия опасается растущей зависимости от Китая, последний находит неприемлемой и раздражающей российскую практику подчинения эффективности погоне за рентой, а также повсеместную коррупцию. В свою очередь, строительство двух атомных ледоколов укрепит независимость Китая и снизит доходы России. С некоторым успехом Россия смогла уравновесить влияние Китая с помощью западного и индийского участия в мегаэнергетических проектах. Тем не менее, Москва оказалась в сложном положении, учитывая ее стремление развивать регион, отсутствие альтернативных партнеров за пределами энергетической сферы и недостаточное финансирование.

Военное сотрудничество

По мнению американского аналитика Дмитрия Горенбурга, российское военное командование всегда будет рассматривать Китай как потенциального противника. Было бы удивительно, если бы это было не так. Российские и китайские военные не доверяют друг другу. Тем не менее, Путин и Си заставляют их преодолевать институциональные барьеры. Как и во многих других областях, стимулом здесь служат национальные интересы: со стороны Москвы — это убежденность в том, что давление Запада требует разворота к Азии, а со стороны Пекина – осознание факта, что Народно-освободительная Армия Китая (НОАК), не имеющая боевого опыта с 1979 года, нуждается в российской помощи.

Изменившаяся динамика особенно заметна в двух областях. Первая – поставки оружия. В 2012 году Си Цзиньпин и Путин решили восстановить торговлю оружием в качестве центрального стержня двусторонних отношений. Это был уже второй крутой разворот за тридцать лет. В период с 1992 по 2006 год Россия была крупнейшим экспортером вооружений в Китай. Однако, с 2006 по 2011 год российские поставки резко сократились. Это было вызвано растущим раздражением с обеих сторон. Пекин был недоволен тем, что получает не самые лучшие и передовые системы, а Москва – склонностью китайцев к обратному инжинирингу. Дискуссии с Си Цзиньпином убедили Путина в том, что Россия должна изменить курс. Несмотря на значительные успехи Китая, Россия по-прежнему обладает технологиями, которые ему необходимы. Так, в частности, истребитель Су-35, вертолет Ми-171 и система ПВО С-400 обещают дать Китаю преимущества в операциях против Тайваня и США. По данным SIPRI, российские поставки оружия в Китай в 2011-2020 гг. увеличились на 49 процентов.

Вторая сфера сотрудничества – обучение и обмен опытом. В советский период в России и Китае укоренились различные командные и тактические культуры. Именно поэтому систематическое изучение Китаем постсоветского военного опыта России заслуживает внимания. Си Цзиньпин был настолько вдохновлен реформами Сердюкова и Шойгу, что решил использовать их в качестве образца для расширения собственных полномочий в качестве главнокомандующего и восстановления партийного контроля над НОАК, которая стала громоздкой, коррумпированной и плохо поддающейся политическому руководству.

Более того, доктринальные и структурные инновации были дополнены все более регулярными совместными учениями. Цель этой комбинации – устранение оперативной несовместимости. Достигнутые изменения значительны, но все же они являются незавершенной работой, которая может продолжиться, сойти на нет или даже обратиться вспять. Остается вопрос: удалось ли преодолеть недоверие? Если бы Китай сумел установить стратегический паритет с Соединенными Штатами, как некоторые предсказывают, была бы Москва удовлетворена этим?

Однако, вернемся к изначальному вопросу о том, что собой представляет китайско-российское «стратегическое партнерство» и каковы его пределы. В классическом понимании оно не соответствует понятию альянса. Нет взаимных военных гарантий – нет и альянса. Что же тогда?

Майкл Кофман полагает, что больше всего китайско-российские отношения похожи на антанту. Однако, антанте не хватает структурированности и агрессивности. Дик Чен и Ариэль Коэн полагают, что Китай и Россия «тесно связаны, но не являются союзниками». Это разграничение представляется вполне справедливым. Но оно не мешает им Москве и Пекину на практике достигать многих целей, свойственных альянсу.

Если посмотреть на проблемы, которые с наибольшей вероятностью могут привести к войне (Беларусь или Украина в случае России, и Тайвань в случае Китая), очевидно, что ни один из партнеров не заинтересован в заключении договора о военной помощи. Их интересы расходятся как раз там, где они являются наиболее острыми. Но это порождает «адский вопрос». Может ли один партнер увидеть в войне другого повод для начала собственной войны? И, чтобы придать этому вопросу еще более дьявольский поворот, могут ли они заранее скоординировать свои действия? Тот факт, что эти возможности маловероятны, не делает ни одну из них немыслимой.

Источник